Выбрать главу
Содрогнулся я при этом, поражен таким ответом, И сказал ему: «Наверно, господин твой с давних пор Беспощадно и жестоко был постигнут гневом Рока И отчаялся глубоко и, судьбе своей в укор, Затвердил, как песню скорби, этот горестный укор — Этот возглас: «Nevermore…»
И, вперяя взор пытливый, я с улыбкою тоскливой Опустился тихо в кресла, дал мечте своей простор И на бархатные складки я поник, ища разгадки, — Что сказал он, мрачный, гадкий, гордый Ворон древних пор, — Что хотел сказать зловещий, хмурый Ворон древних пор Этим скорбным «Nevermore…»
Я сидел, объятый думой, неподвижный и угрюмый, И смотрел в его горящий, пепелящий душу взор; Мысль одна сменялась новой, — в креслах замер я суровый, А на бархат их лиловый лампа свет лила в упор, — Ах, на бархат их лиловый, озаренный так в упор, Ей не сесть уж — nevermore!
Чу!.. провеяли незримо, словно крылья серафима — Звон кадила — благовонья — шелест ног о мой ковер: «Это Небо за моленья шлет мне чашу исцеленья, Благо мира и забвенья мне даруя с этих пор! Дай! — я выпью, и Ленору позабуду с этих пор!» Каркнул Ворон: «Nevermore».
«Адский дух иль тварь земная, — произнес я, замирая, — Ты — пророк. И раз уж Дьявол или вихрей буйный спор Занесли тебя, крылатый, в дом мой, ужасом объятый, В этот дом, куда проклятый Рок обрушил свой топор, — Говори: пройдет ли рана, что нанес его топор?» Каркнул Ворон: «Nevermore».
«Адский дух иль тварь земная, — повторил я, замирая, — Ты — пророк. Во имя Неба, — говори: превыше гор, Там, где Рай наш легендарный, — там найду ль я, благодарный, Душу девы лучезарной, взятой Богом в Божий хор, — Душу той, кого Ленорой именует Божий хор?» Каркнул Ворон: «Nevermore».
«Если так, то вон, Нечистый! В царство Ночи вновь умчись ты. Гневно крикнул я, вставая: «Этот черный твой убор Для меня в моей кручине стал эмблемой лжи отныне, — Дай мне снова быть в пустыне! Прочь! Верни душе простор! Не терзай, не рви мне сердца, прочь, умчися на простор!» Каркнул Ворон: «Nevermore».
И сидит, сидит с тех пор он, неподвижный черный Ворон, Над дверьми, на белом бюсте, — там сидит он до сих пор, Злыми взорами блистая, — верно, так глядит, мечтая, Демон, — тень его густая грузно пала на ковер — И душе из этой тени, что ложится на ковер, Не подняться — nevermore!

ВОРОН[68]

Как-то ночью одинокой я задумался глубоко Над томами черной магии, забытой с давних пор. Сон клонил, — я забывался… Вдруг неясный звук раздался, Словно кто-то постучался — постучался в мой затвор… «Это гость, — пробормотал я, — постучался в мой затвор, Запоздалый визитер…»
Ясно помню тот декабрьский Лютый ветер, холод адский, Эти тени — по паркету черной бахромы узор, — Как меня томило это, как я с книгой ждал рассвета В страшной скорби без просвета — без просвета по Линор, По утраченной недавно светлой, ласковой Линор, Невозвратной с этих пор.
Вдруг забилось неприятно сердце в страхе под невнятный Шорох шепотный пурпуровых моих тяжелых штор; Чтоб унять сердцебиенье, сам с собою без смущенья Говорил я, весь — волненье: «То стучится в мой затвор, Запоздалый гость, — смущенно он стучится в мой затвор, Этот поздний визитер».
Взяв себя немного в руки, крикнул я в ответ на стуки: «О, пожалуйста, простите, — я сейчас сниму затвор! Задремал я… рад… приятно… но стучались вы невнятно, Было даже непонятно — непонятно: стук ли, вздор?.. А теперь я различаю — это точно — стук, не вздор!..» Дверь открыл: ночной простор.