«Слушай, адское созданье! Это слово — знак прощанья!
Вынь из сердца клюв проклятый! В бурю и во мрак — твой
путь!
Не роняй пера у двери, лжи твоей я не поверю!
Не хочу, чтоб здесь над дверью сел ты вновь когда-нибудь!
Одиночество былое дай вернуть когда-нибудь!»
Каркнул ворон: «Не вернуть!»
И не вздрогнет, не взлетит он, все сидит он, все сидит он,
Словно демон в дреме мрачной, взгляд навек вонзив мне
в грудь,
Свет от лампы вниз струится, тень от Ворона ложится,
И в тени зловещей птицы суждено душе тонуть…
Никогда из мрака душу, осужденную тонуть,
Не вернуть, о, не вернуть!
ВОРОН[71]
Как-то полночью глубокой размышлял я одиноко
Над старинным фолиантом — над преданьем давних лет,
И охваченный дремотой, стук услышал, но отчета
Дать не мог: стучится кто-то, увидав в окошке свет.
«Гость, — промолвил я, — стучится в дверь мою, завидев
свет, —
Ничего другого нет!»
Вспоминаю все я снова. Это был декабрь суровый
И поленьев блеск багровый тускло падал на паркет.
Тщетно ждал зари рожденья, в книгах не найдя забвенья.
Я хотел забыть Линору — ранней молодости свет!
Ангелы зовут Линорой — деву, свет ушедших лет.
В мире имени ей нет!
Шорох шелковый, не резкий, алой, легкой занавески
Наполнял безмерно страхом, погружая в смутный бред!
Сердце бедное смиряя, все стоял я, повторяя:
«То, наверно, гость, блуждая, ищет дверь? Кто даст ответ?
Гость, доселе незнакомый, в дверь стучится? Где ответ?
Только он, другого нет!»
И душа окрепла сразу. Не колеблясь уж ни разу,
«Сэр, — я молвил, — или леди, извинения мне нет!
Засыпал я, вы не знали, слишком слабо вы вначале,
Слабо в дверь мою стучали. Но, заслышав вас, в ответ
Двери распахнул широко, распахнул я их в ответ:
Только тьма, иного нет!»
Окруженный мглою ночи, напрягал я тщетно очи,
Грезил. Грез таких доныне никогда не видел свет.
Недоступен мрак был взору. Из безмолвного простора
Слово лишь одно «Линора» долетело как привет.
Я ли прошептал: «Линора»? Эхо ль донесло ответ?
Ничего другого нет!
В комнату с душой горящей я вернулся, и стучащий
Звук раздался: был сильней он, громче, и в ответ
Я промолвил: «Окон раму ветер трогает упрямо,
Посмотрю я и увижу, разгадаю я секрет.
Успокоюсь я немного и узнаю, в чем секрет?
Ветер это или нет?»
Ставню я раскрыл с усильем и, подняв высоко крылья,
В комнату вошел степенно Ворон, живший сотню лет.
Мне не оказав почтенья, он прошел без промедленья,
И на бюст Паллады сел он, тенью смутною одет,
Сел на бюст над самой дверью, сумраком полуодет,
Вверх взлетел, другого нет.
Важен был, собой доволен. Улыбнуться поневоле
Он заставил, хоть грустил я, утомлен чредою бед.
И ему сказал нестрого: «Ворон, севший у порога,
Ты оставил царство Ночи, прилетев сюда на свет.
Как ты звался у Плутона, прежде чем увидел свет?»
Каркнул он: «Возврата нет!»
Удивился я ответу, что я мог сказать на это?
Понимал я: в слове странном никакого смысла нет.
Человеку не случалось, до сих пор не доводилось
Видеть птицу, чтоб садилась в комнате, как вестник бед,
Птицу-зверя, здесь на бюсте и в жилище тенью бед,
С именем «Возврата нет!»
Одинок, печален был он, лишь одно произносил он!
Душу вкладывал всецело в каждый странный свой ответ.
Слова он не знал другого. Крылья он сложил сурово.
Я шепнул: «Друзья, надежды — все ушли, пропал и след,
Ну а ты сюда вернешься, лишь ко мне придет рассвет?»
Каркнул он: «Возврата нет!»
И хотя ответ был мрачен — удивительно удачен,
Я сказал: «Одно запомнил, что узнал он в доме бед,
У гонимого судьбою заучил он это слово.
Неудачи и невзгоды были спутниками лет,
И в печальные напевы смысл проник за много лет,
Горький смысл: «Возврата нет!»