ВОРОН[73]
Это было мрачной ночью; сны являлись мне воочью,
В смутном книжном многострочье мысль блуждала тяжело.
Над томами я склонился, в них постигнуть суть пытался,
Вдруг как будто постучался кто-то в темное стекло…
«Это путник, — прошептал я, — мне в оконное стекло
Постучал — и все прошло».
Помню этот час, как ныне: мир дрожал в декабрьской стыни,
Умирал огонь в камине… О, скорей бы рассвело!
Поверял я книгам горе по утерянной Леноре —
Это имя в райском хоре жизнь вторую обрело,
Осчастливленное небо это имя обрело,
А от нас оно ушло.
И под шорохи гардины в сердце множились картины,
Где сплеталось воедино грез несметное число.
Чтоб избавиться от дрожи, я твердил одно и то же:
«Что же страшного? Прохожий постучал слегка в стекло,
Гость какой-нибудь захожий постучал, придя, в стекло,
Постучал — и все прошло».
Так прогнав свою тревогу, я сказал: «Вздремнул немного,
Извините, ради Бога, наваждение нашло.
Вы так тихо постучали, что подумал я вначале —
Не снега ли, не ветра ли застучали о стекло?
Я подумал: звук случайный, вроде ветра о стекло,
Отшумел — и все прошло».
Дверь открыл и на ступени вышел я — лишь тьма и тени.
В сердце скопище видений умножалось и росло,
И, хоть все кругом молчало, дважды имя прозвучало —
Это я спросил: «Ленора?» (так вздыхают тяжело),
И назад печальным эхом, вдруг вздохнувшим тяжело,
Имя вновь ко мне пришло.
И прикрыл я дверь несмело. Как в огне, душа горела.
Вдруг от стука загудело вновь оконное стекло.
Значит, это не случайно! Кто там: друг иль недруг тайный?
Жить под гнетом этой тайны сердце больше не могло,
«Время, — молвил я, — пришло».
И тогда окно открыл я, и в окне, расправив крылья,
Показался черный Ворон — что вас, сударь, привело? —
И на статую Паллады взмыл он, точно так и надо,
Черный, сел, вонзая когти в мрамор, в белое чело;
И пока взлетал он с пола изваянью на чело,
И минуты не прошло.
Кто бы мог не удивиться? Был он важен, как патриций.
Все меня в спесивой птице в изумленье привело.
Я спросил, забыв печали: «Как тебя в Аиде звали,
В царстве ночи, где оставил ты гнездо — или дупло?
Как тебя в Аиде кличут, чтоб оставил ты дупло?»
Ворон каркнул: «Все прошло!»
Странно! Гость мой кривоносый словно понял смысл вопроса.
Вот ведь как: сперва без спроса залетел ко мне в тепло,
А теперь дает ответы (пусть случайно, суть не это),
В перья черные одетый, сев богине на чело;
Кто видал, чтоб сел богине на высокое чело
Тот, чье имя «Все прошло»?
Он сказал — и смолк сурово, словно сказанное слово
Было сутью и основой, тайну тайн произнесло,
Сам же, словно изваянье, он застыл в глухом молчанье,
И спросил я: «Где мечтанья, расцветавшие светло?
Ты и сам, как все, покинешь дом мой — лишь бы рассвело!»
Ворон каркнул: «Все прошло!»
Как же я не понял сразу, что твердит от раза к разу
Он одну лишь эту фразу — то, что в плоть его вошло, —
Оттого, что жил он прежде в черно-траурной одежде
Там, где места нет надежде (одеянье к месту шло!)
И хозяину былому лишь одно на память шло:
«Все прошло, прошло, прошло!»
И не то, чтоб стал я весел, — к гостю я привстал из кресел
(Он на статуе, как прежде, громоздился тяжело):
«Темной вечности ровесник, злой ты или добрый вестник?
Что за вести мне, кудесник, изреченье принесло —
Неуклюжий, тощий, вещий, что за вести принесло
Это — дважды — «все прошло»?
Мысли полнились разладом, и застыл я с гостем рядом.
Я молчал. Горящим взглядом душу мне насквозь прожгло.
Тайна мне уснуть мешала, хоть склонился я устало
На подушки, как склоняла и она порой чело…
Никогда здесь, как бывало, больше милое чело
Не склонится — все прошло.