Выбрать главу

ВОРОН[73]

Это было мрачной ночью; сны являлись мне воочью, В смутном книжном многострочье мысль блуждала тяжело. Над томами я склонился, в них постигнуть суть пытался, Вдруг как будто постучался кто-то в темное стекло… «Это путник, — прошептал я, — мне в оконное стекло Постучал — и все прошло».
Помню этот час, как ныне: мир дрожал в декабрьской стыни, Умирал огонь в камине… О, скорей бы рассвело! Поверял я книгам горе по утерянной Леноре — Это имя в райском хоре жизнь вторую обрело, Осчастливленное небо это имя обрело, А от нас оно ушло.
И под шорохи гардины в сердце множились картины, Где сплеталось воедино грез несметное число. Чтоб избавиться от дрожи, я твердил одно и то же: «Что же страшного? Прохожий постучал слегка в стекло, Гость какой-нибудь захожий постучал, придя, в стекло, Постучал — и все прошло».
Так прогнав свою тревогу, я сказал: «Вздремнул немного, Извините, ради Бога, наваждение нашло. Вы так тихо постучали, что подумал я вначале — Не снега ли, не ветра ли застучали о стекло? Я подумал: звук случайный, вроде ветра о стекло, Отшумел — и все прошло».
Дверь открыл и на ступени вышел я — лишь тьма и тени.
В сердце скопище видений умножалось и росло, И, хоть все кругом молчало, дважды имя прозвучало — Это я спросил: «Ленора?» (так вздыхают тяжело), И назад печальным эхом, вдруг вздохнувшим тяжело, Имя вновь ко мне пришло.
И прикрыл я дверь несмело. Как в огне, душа горела. Вдруг от стука загудело вновь оконное стекло. Значит, это не случайно! Кто там: друг иль недруг тайный? Жить под гнетом этой тайны сердце больше не могло, «Время, — молвил я, — пришло».
И тогда окно открыл я, и в окне, расправив крылья, Показался черный Ворон — что вас, сударь, привело? — И на статую Паллады взмыл он, точно так и надо, Черный, сел, вонзая когти в мрамор, в белое чело; И пока взлетал он с пола изваянью на чело, И минуты не прошло.
Кто бы мог не удивиться? Был он важен, как патриций. Все меня в спесивой птице в изумленье привело. Я спросил, забыв печали: «Как тебя в Аиде звали, В царстве ночи, где оставил ты гнездо — или дупло? Как тебя в Аиде кличут, чтоб оставил ты дупло?» Ворон каркнул: «Все прошло!»
Странно! Гость мой кривоносый словно понял смысл вопроса. Вот ведь как: сперва без спроса залетел ко мне в тепло, А теперь дает ответы (пусть случайно, суть не это), В перья черные одетый, сев богине на чело; Кто видал, чтоб сел богине на высокое чело Тот, чье имя «Все прошло»?
Он сказал — и смолк сурово, словно сказанное слово Было сутью и основой, тайну тайн произнесло, Сам же, словно изваянье, он застыл в глухом молчанье, И спросил я: «Где мечтанья, расцветавшие светло? Ты и сам, как все, покинешь дом мой — лишь бы рассвело!» Ворон каркнул: «Все прошло!»
Как же я не понял сразу, что твердит от раза к разу Он одну лишь эту фразу — то, что в плоть его вошло, — Оттого, что жил он прежде в черно-траурной одежде Там, где места нет надежде (одеянье к месту шло!) И хозяину былому лишь одно на память шло: «Все прошло, прошло, прошло!»
И не то, чтоб стал я весел, — к гостю я привстал из кресел (Он на статуе, как прежде, громоздился тяжело): «Темной вечности ровесник, злой ты или добрый вестник? Что за вести мне, кудесник, изреченье принесло — Неуклюжий, тощий, вещий, что за вести принесло Это — дважды — «все прошло»?
Мысли полнились разладом, и застыл я с гостем рядом. Я молчал. Горящим взглядом душу мне насквозь прожгло. Тайна мне уснуть мешала, хоть склонился я устало На подушки, как склоняла и она порой чело… Никогда здесь, как бывало, больше милое чело Не склонится — все прошло.