Узоров.
Занавес
Действие второе
Штаб корпусного командира белой армии генерала Селезнева. В комнате Селезнев и Некрасов, он дочитывает какую-то бумагу.
Селезнев. Одобряешь?
Некрасов. Совершенно верно, ваше превосходительство.
Селезнев. В свои совершенства не верю, в твои — тоже. Кто доставит письмо Ипполиту Стрешневу?
Некрасов. Можно взять надежного пленного из бывших красных.
Селезнев. Всякий пленный — дрянь.
Некрасов. Тогда я поручу контрразведчикам передать ваше письмо.
Селезнев. Контрразведке не доверяю.
Некрасов. Деньги, ваше превосходительство. Им хорошо заплатят.
Селезнев. Покупают прохвостов и проституток. Мне нужен доверительный человек. Ты!
Некрасов. Я готов.
Селезнев. Не годишься!
Некрасов. Почему же, Африкан Григорьевич?
Селезнев. Умен.
Некрасов. Благодарю вас. Но разве умственные способности мешают?..
Селезнев(перебивая). У вас, господин полковник, ум петербургский, парящий. Вы — прекрасный начальник штаба, и с вашим умом эти дела не делают. Я сам найду, кого послать. Не ждал я, что Ипполит Стрешнев у большевиков станет работать, и не верю, что он им говорит правду как на духу. Не верю потому, что веры не имею. Да-с. Ты говоришь, полковник Кайзер ждет. Фамилия большая, а сам дурак. Зови. Но почему генерал Лисовский вторично посылает своего полковника?
Некрасов открывает дверь. Впускает Кайзера.
Селезнев(прервав формальное приветствие). Почему не явился командир дивизии?
Кайзер. Болен.
Селезнев. Кто болен на войне, тот здоров в тылу. Я, например, люблю в тылу лечиться, хотя лекарства не пью. Не верю. Прошу садиться, господин полковник. (Некрасову.) А вас прошу изложить ваши неудовольствия.
Некрасов. Дивизия Лисовского слишком темпераментно занимается грабежами. Вы, конечно, не станете отрицать этого явления, Оскар Иванович?
Кайзер(Селезневу). Позвольте отвечать?
Селезнев. Вы спорьте, а я буду спать. Когда наступит срок, проснусь. Продолжайте,
Кайзер. Я не могу понять, что значит — слишком… Мне говорят: «Вы слишком много грабите». Отлично. А мне кажется, что я слишком мало граблю.
Некрасов. Не понимаю — вы хотите, чтобы я вам дал теоретические обоснования для грабежа?
Кайзер. Для этого процесса законов не существует. Человек может ограбить весь мир.
Некрасов. Полковник, вот вода.
Кайзер. Некоторые разговоры бывают похожими на воду.
Некрасов. Вы слишком страстно отстаиваете грабительские похождения своей дивизии.
Кайзер. Я личный патриот своих солдат.
Селезнев(вдруг). Какая рота драпала с хутора без штанов?
Кайзер. Я не имею при себе данных.
Селезнев. А я имею. Продолжайте.
Некрасов. Повальный грабеж, открытый разбой при полном одобрении и при участии начальства — это слишком.
Кайзер. Может быть, имя Наполеона странно звучит во рту такого немца, как я…
Некрасов. В устах, вы хотели сказать, — не во рту.
Кайзер. Я буду продолжать свою мысль. Для меня Наполеон — трезвый человек. Вы, наверно, должны знать его приказ: «Солдаты, я бросаю вам под ноги Италию, топчите ее».
Некрасов. Если все немцы в таком духе поймут Наполеона, то в войне им не сдобровать.
Кайзер. Я буду продолжать свою мысль. Когда солдату мы разрешаем грабить, то он становится акционером войны.
Некрасов. Но подымаются ли акции той армии, какую он представляет?
Кайзер. Позвольте мне продолжить. Он хочет больше денег, больше женщин, больше вещей. Он будет наступать бесконечно, будет побеждать. Это моя система.
Селезнев. Как фамилия господина офицера, который вывел из боя взвод солдат на выручку своего имущества?
Кайзер. Собакин, ваше превосходительство.
Селезнев. Собакин еще не расстрелян?
Кайзер. Никак нет.
Селезнев. Собакин будет расстрелян. Продолжайте.
Некрасов. Но население не принимает такой системы, бедствует, страдает и проникается ненавистью к нашей армии.
Селезнев(резко). Чепуха! Прошу о страданиях в моем присутствии не разговаривать. Я слезлив. Грабьте, полковник Кайзер, но… и тут я вам ставлю восклицательный знак. Не смей грабеж возводить в систему. Расстреляю.
Кайзер(встает). Помилуйте, ваше превосходительство.
Селезнев. Не помилую. Сядьте, вас не судят, а учат.
Кайзер садится.
Я населения не боюсь, а слово «мирный житель» меня приводит в ярость. Мирный житель — это каналья.
Звонит телефон. Некрасов подходит, слушает.
Мне дороги вверенные нам войска, а ваш патрон и вы их развращаете, вы губите мне прекрасную дивизию. Я не охотник читать нотации, но вот что вы у себя на носу зарубите. Приманкой грабежа полки водить нельзя. Солдат ваш будет наступать до той поры, пока есть легкая нажива, а в серьезной драке такой солдат приходит в уныние. Ты приучаешь его кур щупать, а я курощупам не верю и твоей системы у себя в корпусе не потерплю. Наполеона оставь лежать в могиле. Ты, брат, не Наполеон, а полковник Кайзер. Что в Италии хорошо, то в России скверно.
Некрасов вешает трубку, подходит к Селезневу, говорит ему что-то на ухо.
Дочь? Какая дочь? (Еще послушал Некрасова). Саня… Нашла куда приехать! Откуда же взялась она? Сейчас приму. (Кайзеру.) Скажите, как вы поняли меня, полковник?
Кайзер(встал). Я понял, ваше превосходительство, так, что некоторые поступки, свойственные характеру солдата допускаются.
Селезнев. Точно.
Кайзер. Далее я понял, ваше превосходительство, так, что полки на приманку водить нельзя, полки можно водить без приманки.
Селезнев. О боги, о дьяволы!.. (Некрасову.) Полковник, напишите ясный, точный, краткий приказ и вручите этому господину. Но мотивами либерализма, гуманизма прошу приказа не портить. Не подпишу. Ступайте. Пусть входит дочь.
Некрасов и Кайзер уходят. Входит Саня.
(Долго и пристально смотрит на Саню.) Подходи, обнимемся. Слезокапкой ты у нас никогда не была. Чему оробела? (Обнял.) Дрожишь, кажется. (Поцеловал в лоб.) Здравствуй, дочка. Черная ты какая-то, возмужалая. Покажись издали — не узнаю. Почему молчишь?
Саня. Ох, папа, измучилась, устала.
Селезнев. Одета ты демократически. То есть скверно. Сестрой, что ли, служила? Где?
Саня. Там… у них.
Селезнев. Кто велел?
Саня. А кто бы мне мог не велеть?
Селезнев. Чувство долга.
Саня. Я уже не знаю, где у нас этот долг.
Селезнев. Во всяком случае, не там, а здесь.
Саня. Ну, а я была там. И стремилась сюда, перешла фронт, нашла тебя, а ты меня еще упрекаешь…
Селезнев. На отца не ропщут. Сидела бы в Москве и ждала нас, а то нашла куда заявиться. Амазонка какая! (Взял за руку.) Черные руки… Страшно.