— Что ты мучаешься? Брось, — с холодным участием сказала Ирочка, которой надоело наблюдать за его усилиями.
— На вокзале слыхал: про спутник что–то напечатано.
— Переверни страницу! — с насмешкой посоветовала Ирочка.
Володька перевернул. Но о спутнике было написано так много, что он сразу разочаровался.
— Пожалуй, за дорогу всего и не одолеешь.
— А для чего тебе одолевать?
— Как же… спутник ведь!
— Что — ведь? — с иронией спросила Ирочка.
— Брось ты это. У нас был политчас по спутнику. Я тоже выступал.
Володька сказал это с наивной гордостью. Ирочка знала, что стоит спросить его о спутнике серьезно — и он не сможет ответить. Она считала, что знает неизмеримо больше, чем он. Но спрашивать не стала. Хорошо, что хоть интересуется. А газетного листа боится.
Он ниже ее. А что это за норма, кто ниже, кто выше? Но для того чтобы с ним можно было более или менее интересно поговорить о спутнике, он должен так же, как Ирочка, любить астрономию, понимать космогонию, разбираться в небесной механике. Словом, он все–таки ниже ее по общему развитию. Может быть, как человек он и выше ее — Ирочка умеет широко смотреть на вещи, — но разве с ним поговоришь так, как она разговаривает с Иваном Егоровичем? «Да, да, — повторяет про себя Ирочка, — бумажные цветы приснились мне специально к встрече с Володькой».
Она выше Володьки. Выше, а снам верит. Это пережиток. Что такое пережиток? Почему у нее пережиток? А может быть, она просто–напросто слишком много о себе понимает, то есть преувеличивает свои достоинства? Пожалуй, это действительно так. На работе она самая неловкая, а Володька — самый ловкий, на нем держится вся выработка. На работе он выше всех. Честно говоря, на работе она его побаивается.
Ирочка опять скосила глаза в сторону Володьки. Он полз по статье о спутнике, строка за строкой.
— Брось, — участливо сказала Ирочка.
— Глина? — спросил он с обидой и упреком одновременно. — Не гожусь?
Стараясь не задеть его самолюбия, Ирочка осторожно сказала:
— Я когда–то тоже не понимала, как можно каждый день читать газеты. А теперь привыкла. Я так привыкла читать «Комсомольскую правду», что мне скучно, если ее нет. Честное слово.
Володька пристально посмотрел на Ирочку, сложил газету и спрятал ее в карман.
— Слушай–ка, Володя, — сказала Ирочка с деланной мягкостью, — какие у тебя отношения с Риммой Зарницыной?
Володька помрачнел. Зная примерно, о чем пойдет речь, он помолчал.
— Учил, учил я ее, дуру, а теперь она меня критикует.
— Нельзя?
— Ты меня по делу критикуй!
— А она без дела?
— Без.
— Ты уверен?
— Пошла она!.. — Володька с удовольствием сплюнул бы, но было неудобно.
Ирочка умолкла. Она точно знала, почему умница Римма не любит Володьку и чего она ему не прощает. Римма сама говорила ей об этом. Но Ирочка хотела выслушать и другую сторону.
— А ты говорил с ней откровенно?
— Надо мне!
— По–моему, надо.
— Вот ты и говори.
— А я говорила.
— Тебе больше всех надо! — буркнул Володька.
— Надо. Мне неприятно, когда о тебе говорят нехорошо.
Володька просиял.
— Спасибо!
— Не кривляйся.
— Да нет же! Я от души… О чем же ты с ней говорила?
— Помнишь?.. — Ирочка наклонилась к Володьке и стала говорить очень тихо, чтоб никто не услышал. — Помнишь, что ты говорил нам со Светланой о бригадире? Вот на эту тему я с ней и говорила. Римма знает, что мы с тобой дружим. Может быть, поэтому и разоткровенничалась. Она считает, что все зло в тебе.
— Какое зло?! — Володька не на шутку удивился. — Новое дело!
— Не новое, а очень старое. Римма считает, что дядя Дема берет с вас взятки.
— «Римма считает»… — передразнил Володька.
— А ты вспомни, — Ирочка почти припала к его уху, — что сам говорил. «Алкоголик и еще хуже». Скажи–ка, что хуже?
Володька мог ей ответить, но ему не хотелось соглашаться с Риммой, которая, как он был уверен, хотела нажить на этом деле авторитет. Нет, все–таки взятка — это что–то совсем другое. Это когда надо смазать, если дело не движется. Взятка — типичный пережиток прошлого, А тут даже и не знаешь, как это назвать. Тут ведь взаимность.