— И правда, ведь у вас пост, — воскликнул Миллер, засмеявшись, — когда подольше погостим в Польше, запомним лучше эти мелочи. Ведь в крепости у вас, наверно, нет рыбы? У меня ее избыток; снесите-ка приору вместе с условиями сдачи парочку здоровых щук: пусть примет и условия и рыбу.
Монахи снова молча поклонились.
— Вот видите, — продолжал речь генерал, — хотя я и не пощусь, но умею уважать посты; а потому, если жить на постном для вас лучше, то поститесь: мне какое дело? Моему желудку от этого не хуже!
С этими словами Миллер засмеялся и выпил за здоровье отцов-паулинов, принуждая их выпить и за его здоровье, хотя бы по мало! рюмочке. Ксендз Доброш с отвращением исполнил желание генерала, а ксендз Ставиский, который ничего и никогда не пил, извинился. Дико и изумленно глядели все присутствующие на паулинов, которые среди вражеского лагеря, лицом к лицу с неприятельскими взглядами и злобным перешептыванием, стояли как ошпаренные, Только Миллер был любезен с ними, весел и доступен. Он умел" уклонялся в разговоре от неприятных злободневных тем, расспрашивал о совершенно безразличных обстоятельствах и явно не хотел, чтобы монахи стояли молча в одиночестве. Тем временем, под диктовку Вейхарда, писарь составлял условия капитуляции, которые вскоре вслед затем были принесены на усмотрение главнокомандующего. Он пробежал их глазами и тотчас передал ксендзу Доброшу, а вспомнив обещанную рыбу, позвал солдата и велел нести вслед за паулинами шесть огромных щук. Попрощавшись, монахи вскоре отправились восвояси.
Очень удивился ксендз Кордецкий, когда увидел на спине солдата какую-то тяжелую ношу; а когда отворили ворота, он, увидев щук, весело расхохотался.
— Как раз кстати, — сказал он, взглянув на рыбу, — а то пятницу, в канун дня всех святых, нам пришлось бы справить на одних гренках. Ну, и слава Богу! Нам и на черством хлебе жить привычку, так пусть уж шляхта попользуется шведским даров, если в нем нет отравы.
— Ну, а условия? — прибавил он.
— Вот они, — сказал со вздохом ксендз Доброш, вынимая И из-под рясы. — Генерал, как и вчера, был как бальзам на раны. Но надолго ли?
— В добрый час, возлюбленные братья; пойду поскорей на совещание; пойдемте и вы со мной, — пригласил их настоятель.
Шляхта, увидев пункты в руках приора, поспешила с ним в залу заседаний. Туда же собрались общественные старейшины и все монахи, не занятые церковной службой или дозором на крепостных стенах.
Ксендз Доброш стал читать.
Требования были почти такие же, как раньше: отречься от Яна Казимира, за что обещана личная и имущественная безопасность, охрана веры и свободное исполнение церковных служб. Замок требовалось передать шведскому гарнизону в числе 150 человек. Содержать и оплачивать его должны были монахи. На солдат возлагалась обязанность сколотить себе бараки вдоль монастырских стен, а офицеров должен был расквартировать монастырь. Гарнизону и шляхте предоставлялась возможность оставить крепость с охранительными грамотами и вернуться по домам. То же предлагалось пану Замойскому с семейством, однако при условии отречения от Яна-Казимира.
Мечник только покрутил усы и покивал головой, услышав этот пункт условия.
Ксендз Доброш продолжал читать.
Приор должен подписать условия, отворить ворота и первыми впустить генерала со свитой для осмотра крепости. Гарнизон может выйти без осмотра.
— Ой, надоело же ему жить под открытым небом, — заметил Чарнецкий, — первым просится под крышу.
— Что же теперь нам делать? — спросил приор.
— Волокитой стараться затянуть время, — быстро сказал Замойский, — а, следовательно, надо послать новых делегатов, опять торговаться и договариваться, чтобы в конце концов ни до чего не договориться.
— Но ведь в конце концов они заметят, — буркнул Чарнецкий, — ведь не колом же у них головы отесаны; догадаются, что тут нечисто дело.
— Ну, это тогда, когда заметят, — ответил мечник, — тогда и поговорим, что делать; а тем временем надо канителиться… день отдыха для утомленного солдата много значит; пока что подойдет, может быть, подмога.
— Ба, подмога! — сказал пан Петр. — Может быть, от Господа Бога! С огненным мечом! Но чтобы человеческими начинаниями, то сильно сомневаюсь. Теперь такое время, что у каждого свои мысли, заботы; и мы также себе сами, с Божьей помощью, поможем. Только по моему разумению надо бить и бить, без устали и без пощады.
— Но, ваша милость, с полуторастами не перебьете десяти тысяч.