Вскоре Ян узнал, высмотрел, в какое время сестрички выходили из дому в костел, нашел средство уходить из дому, встретиться с ними на улице, перехватить улыбку, взгляд, потом равнодушное слово, далее желанное, дорогое словечко; затем уже его искали, наконец, из окна сигнализировали, когда сестры должна были уходить, но так ловко, что никто не мог заметить и понять, кроме Яна. А Ян все больше задумывался и просиживал в комнатке.
Старик Батрани часто повторял:
— Янек! Сфинкс тебя погубит! Не разгадаешь загадки, а погибнешь из-за нее. Великий символ означает, что кто не отгадал загадки Сфинкса, должен погибнуть. Так обстоит дело и сейчас все погибаем, так как никто ее не разгадает. Янек, слишком часто всматриваешься в Сфинкса!
Ян краснел, стыдился, но ничего не отвечал.
Мариетта, не понимавшая равнодушие к ней юноши, так как с момента прибытия Яна старалась быть милой, ласковой, красивой, почувствовала, наконец, что в сердце пробуждается гнев, глаза ее наливались слезами, сердце громко стучало. Понятно, она стала беспокоиться при мысли, что Ян любит другую. Она стала за ним следить, подозревать. Задумчивость, частые отлучки, просиживание у себя в комнате — все это уверяло ее, что Ян влюбился. Но в кого? В кого?
Однажды утром Ян встал раньше других и уселся в окошке. Прекрасная Ягуся открыла свое и, облокотившись, отвечала взглядом на тихие речи влюбленного. Мариетта, словно предчувствуя что-то, вскочила с кровати и стала искать Яна по всему дому. Она слышала (знала его походку) только что шаги в комнате: тихонько подкравшись, раскрыла дверь и увидела его в окне. С бьющимся сердцем она на пальцах подошла поближе посмотреть, на что он так внимательно глядел. Ее глаза увидели Ягусю. Все было ясно. Мгновенно ее охватил прежний гнев, не проявлявшийся со времени прибытия Яна, и она убежала, громко хлопнув дверью.
Ян остолбенел.
Обиженная женщина побежала к мужу.
— Вон его! — закричала, топая ногой. — Пусть убирается от нас! Долой! Пусть просит милостыни! Вон его, это негодяй!
— Кто? Что? — спросил покорно итальянец.
— Кто? Ты меня спрашиваешь, ты не понял? Давно тебе, наверно, это известно. Этот бездельник, вместо работы, завел шуры-муры с какими-то девицами напротив. Твой Ян, твой любимец! Не желаю его больше держать, вон его сейчас же!
— Но, дорогая Мариетта, ты сама…
— Да! "Ты сама его хотела", сама теперь хочу, чтобы ты его выгнал. Сейчас, сейчас, сию минуту!
— Мариетта, дорогая моя! Я его люблю, я к нему привязан. Если он провинился, можно ему сделать выговор, напугать его. Но в чем он виноват? Это увлечение юности. Ну не сердись, я сам за него прошу у тебя прощения.
— И слушать не желаю! Знать ни о чем не хочу! Пусть уходит, пусть убирается вон! Я давно его не выношу, терпеть не могу!
Художник улыбнулся.
— Значит, ты неумолима? — спросил он еще раз, держась за ручку двери.
— Выгнать его сейчас! Говорю тебе: сейчас!
Батрани поник головой, пожал плечами, хотел еще что-то добавить, но женщина, у которой гнев смешался со слезами, вытолкнула его из комнаты и закрыла дверь на задвижку, чтобы выплакаться наедине.
Итальянец долго раздумывал; затем взял из спрятанного в уголке мешочка несколько золотых монет, вздохнул и со слезами на глазах пошел к Яну с такой печалью, словно его самого выгнали.
Ян что-то предчувствовал и побаивался; однако весело встретил учителя, которого нахмуренный лоб, покрасневшие глаза и смущенное лицо были очень красноречивы.
— Ян, — тихо проговорил Батрани, — дорогой Ясь, — он поправился, — мы должны расстаться.
— Мы! Расстаться! Как так?
— Так, — повторил итальянец, смахивая слезу рукавом, — не я, не я, это она, Мариетта, гонит тебя. Не знаю, что ты наделал. Вероятно, ее возмутила эта несчастная интрижка: она такая чистая и святая.
Ян, как преступник, опустил голову.
— Она не хочет больше видеть тебя здесь; велела тебе отказать. Но куда же ты пойдешь, бедное мое дитя?