Среди расфранченной толпы, веселой и радостно настроенной, черноокая красавица стояла совершенно не разодетая; волосы ее вились в беспорядке, да и одета была в одну лишь белую рубашку. Но зачем ей платья, она имела молодость, которая лучше всего одевает, и красоту, при которой даже и гнев был ей к лицу.
Молодежь, посматривая на нее, причмокивала и любовалась.
Хотя толпа глухо шумела и шум проносился в воздухе, но было почти тихо, по крайней мере так казалось, взглянув на эти стоящие тысячи. Все ждали, удерживая дыхание, напрягая слух и глаза, с любопытством посматривая туда, где стоял стражник со свернутым красным флагом.
Красное солнце словно стало покрываться мглою. Внизу над землей поднялись лиловые туманы, а вдали над лесом показалась синева.
Вдруг на башне развернулся пурпуровый флаг и ударил колокол, как жалобный крик. Громадная толпа вздрогнула, раскачалась, как волна гигантских размеров, и зашумела. Глаза всех устремились на дорогу.
Из замка долетал лошадиный топот, окрики, вслед за первым Ударом колокола потекли, перебивая друг друга, остальные… зазвучали большие и малые колокола, и их звон вылился в один торжественный аккорд.
Шум толпы перешел в говор, а говор в громкие, крикливые Разговоры, среди которых выделялся только смех.
Из замка тронулось шествие. Его начинало духовенство с развевающимися над головой стягами, а синий дым кадильниц облачком вздымался вверх.
— Едут, едут! — слышались крики; женщины хлопали в ладоши, дети кричали.
Толпа стояла до того густо, что не могла двигаться, а только качалась на месте.
— Едут! Едут!
На дороге вдали виднелось лишь облако пыли, поднимавшееся кверху. Более чуткие утверждали, что слышны трубы, которым отвечают с башни колокола.
Свадебный поезд утопал в роскоши. Впереди шли трубачи, в красных накидках с вышитыми на груди орлами, и барабанщики. За ними ехал воевода Познанский, начальник отряда, в золоте и пурпуре, в золотом шлеме.
Сам князь Пшемко в золотых доспехах с орлом на груди, в блестящем шлеме, красивый, молодой, но серьезный и печальный, ехал сзади на белом коне, покрытом длинным ковром, с перьями на лбу, в побрякушках. Рядом с ним на такой же лошади ехала красавица Люкерда в княжеской шапке и пурпурном шелковом плаще. Но она была так бледна, так обессилена, что если бы не Заремба, ведущий ее лошадь под уздцы, и два дворянина по бокам, поддерживавшие ее вытянутыми руками, то вряд ли бы высидела на лошади. Княжна ехала, словно не на пир, а как осужденная на муки, не смея поднять глаза, держась ручонками за седло, склоняясь как цветок на столбе, колыхаемый ветром.
Все кругом звучало радостью, а в ней чувствовались тревога и страх.
Несколько раз она незаметно перекрестилась, затем бросила украдкой взгляд на город и замок и снова прикрыла глаза ресницами. Заремба, ведя лошадь, посматривал на нее и жалел.
Чем ближе был замок, тем страх Люкерды делался очевиднее.
В тот момент, когда поезд проезжал мимо домика Крывихи, блуждающий взгляд княгини остановился на окошке с выглядывавшей из него черноокой девушкой. Люкерда увидала два сжатых кулака, угрожающих, очевидно, ей, и сквозь сжатые белые зубы, казалось ей, прорывались проклятия и угрозы. Крикнула перепуганная княгиня, но в окружающем их шуме этот тихий крик стушевался и перешел в слезы. У порога будущей жизни стояла в ожидании какая-то угроза и предвестье несчастья.
Почти в то же время подошло духовенство, епископ и князь Болеслав. Раздался веселый церковный гимн, и все минувшее исчезло.
Недалеко в замке виднелись широко раскрытые двери костела, а в глубине его зажженные свечи стояли, словно около катафалка.
Снова испугавшись, Люкерда смотрела в упор на это вещее видение. И казалось ей, что видит гроб, покрытый пурпуром, окруженный свечами, а в гробу была она. Дрожь ее охватила, и из глаз закапали слезы. Кругом кричали:
— Привет вам! Живите!
Все громче звучали трубы, как будто в диком упоении насмехаясь над слезами бедняжки.
Епископ встретил молодых у дверей костела. Во время тихой молитвы у алтаря Люкерда дрожала как лист.
Потом все потянулись в замок. Старый князь в радостном настроении вел свою парочку. Сегодня он был самый счастливый. Исполнились его желания. Он приготовил гнездышко, у Пшемка имеется жена. Бледна она и хрупка, но, вероятно, устала с дороги, и ей немного жутко. Счастье придаст ей сил.
Крывиха разговаривала с Войтковой:
— Видали ее? Так это же прядь льну, а хрупкая, а бледная, глаза заплаканы. Не такая нам нужна княгиня. Помните покойницу Елисавету? Та была крепкая, здоровая женщина! Говорят, этой пятнадцать лет, а выглядит, словно нет и тринадцати.