Немка села напротив, скрестила руки на груди и не спускала с него глаз.
— Вижу, — сказала она, — что хотя поздно, но вы влюбились в жену!
И это еще не вызвало ответа.
— Ее дни сочтены! — добавила она. — Еле дышит!
Князь сделал резкое движение, но и это новое доказательство нетерпения не закрыло ей рта.
— Если не меня и не ее, то, значит, другую вы себе нашли? — продолжала немка.
Князь презрительно засмеялся.
— Вам только эти глупости в голове! — проворчал он.
— Без этих глупостей и вы не проживете, — ответила Мина. — Все вы одинаковы, и князья, и мужики! Когда вам наскучат старые лица, думаете, что это конец любви, а это вам лишь хочется новой!
И на это князь ничего не сказал.
Увидев, что слова не подействуют, Мина попыталась его развеселить вином и сладостями.
Князь взял кубок, лицо его несколько просветлело.
Ловкая немка старалась развеять его шутками и смехом. Это подействовало, и князь как бы стал забывать о печали, с какой пришел сюда.
Улыбнулся даже, хотя слабо, но и это была хорошая примета. Мина схватила его за руку.
— Напрасно! — воскликнула она. — Никто вас так, как я, не будет любить, и вы никого так не полюбите! Той, больной, тебе, пожалуй, жалко… но сердце твое не лежит к ней!
Хотелось ей разговорить князя, но Пшемко слушал рассеянно. Мысли его бродили далеко; эта болтовня и постоянное упоминание о жене ему надоели.
— Та! — говорила Мина. — Это только страшное видение, что ползает неизвестно зачем, а нам всем жизнь портит. Сошла с ума, не поймешь, что с ней… то плачет, то поет, то жалуется на мир и людей и на вас… на вас, что вы ей отравили жизнь и погубили ее.
Наконец Пшемыслав не выдержал и хватил кулаком по столу.
— Рад буду, если и от вас, и от нее меня избавят!.. Довольно с меня и этого трупа, и этих жалоб! До сих пор!
Он показал на горло. Выпил вино, швырнул кубок и вышел. У Мины сверкнули глаза.
— Сказал, сказал, чтобы его освободить от этого трупа! Она улыбнулась, взглянув на дверь.
— Слово сказано! Избавим тебя от нее!
ЧАСТЬ II
I
Роды Зарембов и Налэнчей в те времена уже поселились во многих частях Польши. Было их вдоволь при силезских дворах, в Познани, Кракове, на Мазовше, но большинство землевладельцев из этих двух фамилий сидело по своим усадьбам и городишкам.
Сейчас, когда всякий старается быть независимым и самостоятельным, так как от нападения его охраняет закон, мы уже не в состоянии ясно себе представить, чем были в те времена род, фамилия, герб и кровное родство. Людей называли только по имени, по прозвищу, фамилию заимствовали они от своих сел и этим различались, но кровное родство соединяло самых отдаленных членов одного рода в великое целое, составлявшее вооруженный лагерь.
Мы знаем, например, одровонжов и яксов, воевавших друг с другом, а на страницах старых хроник поминутно встречаем роды землевладельцев, служащие князьям, но часто и выступающие против них.
Часто могущественный род не давал покоя князю в его собственном замке.
Землевладельцы, численно преобладающие и горячие, вели за собой родственные роды и угрожали правителям. По данному сигналу раздавались голоса своих на самых отдаленных участках. Они шли рука об руку как в скверные, так и в хорошие минуты, охраняли себя взаимно, помогали, не позволяли третировать себя.
За одного пострадавшего мстили все.
Князь Пшемыслав хорошо понимал, что, оскорбив Зарембу, он одновременно возмущает весь его род и родственников, к которым присоединились теперь Налэнчи, еще более сильные и многочисленные.
Михно Заремба мог найти родных в нескольких милях по дороге в Срем, но тут легко было его догнать. Поэтому оба они пустились сквозь леса, избегая больших дорог и не разбирая сначала, куда ехать.
Главное, надо было поскорее убраться подальше от Познани. Оба настороженно прислушивались, опасаясь преследования, и когда раздался в лесу топот, спрятались в чащу, пропустив дворовых мимо, что им удалось легко.
В окрестностях Гнезна у Налэнча был старик-дядя, поселившийся в деревне; изредка они заезжали к нему поохотиться и отдохнуть. Дядю звали Влодек, а так как он некогда заседал в совете князя, то его величали комесом.
Раньше это был человек горячий, многое натворил, безумствовал; теперь старался чрезвычайно строгим образом жизни замолить старые грехи. Друзьям казалось, что у него будет безопасно, так как в этот уголок редко кто заглядывал. Дома порядок был очень строгий, и молодежь неохотно подчинилась бы ему на более продолжительное время, но наспех и тут было хорошо спрятаться.