— По крайней мере, ты не должен ограничивать ее действий, и тем самым… — возразил Твардовский.
— Даю, что имею, — отвечал сатана.
— Какая мне польза от твоего подарка, когда ты связываешь им руки?.. Нет, я никогда не соглашусь на такие условия; я хочу быть свободным в действиях.
— Этого мы не в состоянии дать тебе. Твое требование без смысла, чистая абстракция, ложное понятие, хоть оно и не кажется таким с первого взгляда. В целом свете нет ни одного человека с совершенно свободной волей.
— В таком случае я разрываю с тобой все условия.
— Постой, не торопись… Выслушай меня. Если хочешь, ты можешь делать, что угодно, но я буду наблюдать, чтоб все поступки твои клонились ко вреду людям.
— В таком случае все-таки я должен поступить не так, как бы мне хотелось, следовательно, буду связан.
— Напротив; тебе будет казаться, что ты делаешь все по своей воле…
— А это предчувствие — эта мысль, что все сделано мною с добрым намерением, послужит лишь ко вреду ближнего!
— Нет, ты не будешь этого чувствовать в первую минуту…
— Но ты делаешь меня виновным уже тем одним, что говоришь мне об этом теперь. Как же ты хочешь иметь со мной дело без всякого пожертвования с твоей стороны? Ведь ты нуждаешься во мне, а не я в тебе. Кто-нибудь из нас двоих попадет впросак, — заметил Твардовский после минутного молчания.
— Согласен ли? — спросил дьявол.
— Согласен, — отвечал Твардовский.
И оба улыбнулись. Таким образом, первое условие было установлено.
— Во-вторых, — продолжал Твардовский, — дашь мне славу… да, славу, потому что слава равносильна на этом свете с могуществом. Человек, поступкам которого предшествует слава, черпает новые силы в самом себе. Слава — это его патент, аттестат, уверенность, что все действия его будут приняты. Слава привяжет ко мне толпу и сделает меня властелином ее. Славу ищут все для насыщения тщеславия, гордости. Она — громкое имя обманчивого призрака, она — другие действия, сила, бразды правления над умами. О, слава великая — дивная вещь!.
— Дам тебе славу; делай из нее, что хочешь, — продолжал сатана, — только не забудь, она будет для тебя не более, как бы колыбельною песнью кормилицы для ребенка.
— В-третьих, дашь мне власть творить чудеса, то есть то, что несогласно с законами природы или человеческой мысли, — продолжал Твардовский.
— Требуй этого не от меня, а от дьявольской мудрости… Она тебе даст эту силу. Только не забудь, что во всех вещах, несогласных с законами природы, власть эта есть только призрак власти, иллюзия… Мы не творим чудес, но только морочим людей.
— Мне больше и ненадобно, согласен.
— Ну вот, теперь ты видишь, что я покупщик великодушный и невзыскательный. Теперь выслушай мои условия. Во-первых, ты отдашь мне по смерти (ты можешь прожить до глубокой старости) душу свою и пойдешь в ад вместе со всеми твоими последователями, со всеми, кто уверует в тебя.
— До них мне нет дела, — прервал Твардовский. — Что же касается до моей собственной души, то я согласен отдать ее, но только после долголетней жизни.
— Это последнее условие не зависит от меня.
— Но ты можешь сократить мою жизнь.
— Не могу, несмотря на все мое желание. Извини меня за откровенность; я не хочу утаивать от тебя ничего. Однако, если ты решился продать нам так дорого свою душу, мы вправе требовать от тебя вместе с нею тела, прежде чем она оставит его… Мы возьмем тебя заживо.
— Заживо? — вскричал с ужасом Твардовский. — Заживо?!.
— Да, заживо, — спокойно отвечал дьявол. — В противном случае, я не согласен… Разве не может случиться, что перед смертью, на смертном одре, вздумалось бы тебе покаяться? — Пришли бы ксендзы, уговорили бы тебя к посту, к молитве… Тогда мы нажили бы с тобой пропасть хлопот. Для собственной безопасности нам надобно взять тебя в предсмертную минуту, живого и здравого…
— Ну, пусть так, — отвечал Твардовский по минутном размышлении. — Но ты должен назначить одно какое-нибудь место, в котором бы ты мог взять меня.
— Зачем?
— Так мне хочется. Препятствие за препятствие. Ты отламываешь у меня кусок хлеба, а я не вправе вознаградить себя за это чем-нибудь?.. Возьмешь меня не иначе как в Риме.
— Вот славно! — вскричал сатана. — В Риме!.. Зачем же непременно в Риме, а не в другом каком городе? Не хочу я в Риме.
— А я хочу в Риме, непременно в Риме, не иначе как в Риме.
— Невозможно.
— Ну, так и конец разговору.
— Ты смеешься надо мною, Твардовский?