Супруги были бездетны. Бедная сиротка, встреченная Твардовским в доме воеводы, была родственница пани Варвары. Воевода, при жизни дочери своей, воспитывал ее вместе с Ангеликой, связанной с нею узами дружбы, и вообще принимал живое участие в судьбе сироты. По смерти своей приятельницы, Ангелика изредка посещала замок воеводы для того, чтобы повидаться со своим покровителем и взглянуть на места, где пролетели лучшие лета ее юности; остальное время проводила она в Кракове, в доме пани Варвары.
Скажем теперь несколько слов о пани Ангелике. Она была редким, в своем роде, существом. Одаренная от природы всеми умственными совершенствами, она привлекала к себе огнем своих черных очей, величием осанки, в особенности же исполненным дивного благородства, выражением лица: казалось, что каждый, кто приближался к ней, признавал превосходство ее над собою и против воли смотрел на нее с какою-то почтительною боязнью. Характер пани Ангелики вполне соответствовал ее прекрасной наружности. В тот век Ангелика была довольно редким явлением. Не взирая на бедность свою и одиночество, она ценила себя очень высоко; на мелкую шляхту не обращала почти никакого внимания; руки своей удостоила бы она разве какого-нибудь каштеляна [16]. Мещан она презирала, любезников осыпала язвительными колкостями, заносчивых громила насмешками, а на брачные предложения их отвечала эпиграммами. Сирота и без состояния, Ангелика тем не менее гордилась своею красотою и благородством происхождения.
В особенности изумительна была в ней необычайная ученость, усилившая, без сомнения, ее тщеславие. Ценя высоко науки и знание, в то время запрещенный для женского пола плод, она была существом особым, казалась чем-то средним между мужчиною и женщиною. Неистощимым для нее наслаждением, самою приятною забавою было ловить неосторожные слова, терзать и осмеивать неучей и недозрелых мудрецов. От этого-то, несмотря на всю ее красоту, бежала от нее молодежь. Волокиты бросили ее и стали искать более легких побед, и пани Ангелика увидела себя покинутою всеми в 25-летнем возрасте, которого именно достигла в то время, когда встретился с нею и влюбился в нее Твардовский. В заключение мы должны сказать, что немало упреков слышала Ангелика от пана Станислава, который постоянно ставил ей в образец добродетели своей супруги, пани Варвары.
— Зачем отвергнула ты столько женихов, столько честных мещан и купцов? — спрашивал он ее иногда. — Теперь никто уже не станет искать руки твоей. Красоту твою губят годы; заботы усеют прекрасное лицо твое морщинами, слезы избороздят его, — останешься ты навек старою девой.
— Лучше остаться старой девой, — отвечала ему обыкновенно гордая красавица, — чем связать себя навсегда с каким-нибудь глупцом.
— С глупцом? — возразил пан Станислав. — И ты называешь таких людей глупцами? Много достойных, всеми уважаемых людей искали руки твоей, и разве в числе их не было людей умных и просвещенных, которыми бы не погнушались и первые наши невесты?
— Желаю им счастья и менее, чем я, прихотливых почитательниц, — хладнокровно отвечала на все эти вопросы и убеждения пана Ангелика.
— Что же ты думаешь сделать из себя со временем? — спрашивал ее пан Станислав.
— Если вы, которых я привыкла считать своими покровителями, отступитесь от меня, то пойду в монастырь.
— Гм! Гм! — прервал ее пан Станислав. — Разве тут идет речь о том, чтобы мы когда-нибудь решились покинуть тебя? Ты знаешь сама, приходила ли когда-нибудь в голову мне или жене моей подобная мысль? Единственное желание мое — обеспечить судьбу твою. Согласись, что девушка до тех пор не может считать себя в безопасности, пока не вверит судьбы своей избранному ей мужчине?
Пан Станислав обыкновенно называл ее «hic mulier» (вот женщина!) и хотя, в сравнении со своей супругою, почитал Ангелику чем-то вроде нравственного урода, однако ж, питал к ней любовь и привязанность, быть может, и во внимание к тому, что никто так терпеливо, как она, не выслушивал бесконечных его сентенций.
Несмотря на все доводы и представления своего опекуна и покровителя, панна Ангелика, тщеславная своею красотою, остроумием и ученостью, столь необыкновенными для ее пола и возраста, ценила себя слишком высоко для того, чтобы смириться и упасть духом. Взирая на свет свысока, она не печалилась, видя, как с каждым днем убывали ее поклонники, как с каждым годом блекла ее красота, и утешала себя книгами и уверенностью в ничтожестве тех, которые не умели оценить ее. Надежды, впрочем, она не теряла; кто же, даже из самых мудрых людей, не ласкал себя подчас надеждою?