— Видел? — спросила она. — Заруби же себе на носу, что какие бы ты не придумывал подходы, как бы ни втирался, как бы ни хлопотал, и хотя бы сам король был на твоей стороне, я не позволю тебе сблизиться с моей дочкой. Не лезь не в свои сани. Это сенаторский кусочек. Понял?
— Совершенно, — ответил Дызма, — но я такой отчаянный, что и сенаторское кресло не считаю для себя недоступным, почему же мне считать невозможным сближение с панной Бианкой?
— Ну вот, и приходи ко мне, когда станешь сенатором! — крикнула, заступая ему путь и тесня его к дверям, итальянка. — Ежели старая, сморщенная француженка Ланжерон выходит замуж за каштеляна плоцкого, — понимаешь, то за кого же может выйти молодая красавица и не бесприданница — Бианка? А что ты такое в сравнении с ней? И ты воображаешь, что я позволю тебе увиваться около нее, чтобы люди подумали Бог знает что!
— Что касается панны Ланжерон, — спокойно ответил Стржембош, — то она и немолода, и сморщена: это святая правда; но королева будет ей посаженой матерью на свадьбе, скоро заменит каштелянство плоцкое воеводством с доходным староством. А это и морщины выглаживает.
— А ты думаешь, — крикнула с гневом Бертони, — что у моего короля не найдется староства для мужа Бианки?
Дызма стал крутить ус.
— Будем говорить откровенно, — сказал он с усмешкой. — Король не раздает ни сенаторских кресел, ни староств. Он свалил эту обузу на ее милость королеву. Я говорю обузу, потому что на всякую вакансию имеется десять охотников, и девять из них становятся врагами короля, потому что получить место может только один. Король, как всем известно, ничего не дает, потому что ему нечего раздавать. На это не рассчитывайте. А пожелает ли ее милость королева дать приданое панне Бианке? Гм! В этом я сомневаюсь…
Бертони, раздраженная, подбоченилась, глаза ее загорелись.
— Ну, так я сама дам ей приданое! — крикнула она, с бешенством топая ногой. — Королева берет деньги за староства и должности… у меня найдется, чем заплатить.
— Тесс!.. — произнес Стржембош, прикладывая палец к губам. — Может быть, королева принимает подарок, если кто-нибудь предложит его ей, но говорить, что она продает староства и должности, — не годится. Что если это дойдет до ее ушей?
Итальянка гневно взглянула на Стржембоша.
— Учить меня вздумал, сударь? — отвечала она. — Ну, поручение передал, а затем низко кланяюсь, низко кланяюсь, и чтоб ты, сударь, больше ко мне не приходил. Прошу, прошу!
— В дом, где меня так нелюбезно принимали, разумеется, не приду, — спокойно ответил Стржембош, — но предупреждаю, так как не хочу действовать исподтишка, что буду стараться встречать панну Бианку около дома и где только возможно. Я говорю прямо. Улица открыта для каждого, даже для трубочиста. Если ваша милость вздумает запирать свою дочку на замок, то для молодой девушки это не окажется ни здорово, ни полезно…
Окончательно выведенная из себя дерзкой речью Дызмы, итальянка кинулась к нему и принялась толкать его к дверям.
— Не беспокойся ни о моей дочке, ни обо мне, — кричала она, — а помни только, что она не для тебя!
Стржембош, не сопротивляясь, дал себя вытолкнуть за дверь, а здесь приостановился, поклонился с любезной улыбкой и сказал:
— Целую ножки, его милости королю не премину сообщить о вашем любезном приеме.
Бертони же, не отвечая, с треском захлопнула перед его носом дверь. Стржембош, не торопясь, пошел к выходной двери.
Около главного выхода была другая дверь, поменьше, ведшая в комнаты. Она оказалась приоткрытой, и пара глазок выглядывала в нее.
Он подбежал к ней.
— Королева моя! Королева моя! — воскликнул он. — Дайте поцеловать хоть разок, хоть один пальчик. Матушка ваша такая недобрая.
Из дверей высунулся беленький пальчик, и уста Стржембоша прильнули к нему, но нельзя поручиться, что они не передвинулись затем выше. Послышался смех… Дверь затворилась.
Стржембош быстро спустился с лестницы, напевая популярную в то время песенку Морштына:
Но никто не слышал этой песенки, напеваемой вполголоса.
Отдохнув денек, Дызма пошел к королеве узнать, не будет ли от нее ответа королю. Тут его заставили подождать; затем вышел секретарь и объявил, что Мария Людвика ожидает скорого возвращения короля и что Дызме предоставляется на его собственное усмотрение, оставаться ли в Варшаве или ехать к королю, без писем.