Воропай. Так, государь, казнил бы того раба…
Иван. Подними на меня глаза. Вопроси… Перед тобой – раб лукавый, трижды окаянный? Убоясь мук душевных да скорой седины в бороде, ища себе чаши сладкого вина да сладчайшей забавы с женкой, – отеческую землю хочу расхитить? Так ли? Что есть Ливония? От времен Владимира Святого – наша древняя вотчина. Прочти сие в летописях наших. Могу ли я, нож взяв, отрезать от груди кусок мяса да послать брату моему Сигизмунду Августу, прося мира? Приблизься, потрогай меня перстами: изменник я отечеству моему? Ах, тогда придумывайте мне страшную казнь!
Воропай. Государь, я говорил лишь, что вручено мне…
Иван. Срам и бесчестье тебе вручено! Рукой безумца написано послание твоего короля!
Воропай. Неслыханное дело, государь, гневно кричать на посла королевского…
Иван. Кричать? Ты смел, да прост… (Вонзает посох в помост.) Недалеко ты был сейчас от немоты вечной.
Малюта вводит пленников В оковах: великого магистра Ливонского ордена Фюрстенберга, полоцкого воеводу Д в о й н у, немецких, литовских и польских рыцарей.
Малюта. Государь, привел пленников…
Воропай(взглянув на них). О господи, боже милостивый!
Иван(Воропаю). Грозишь одолеть меня с божьей помощью. Гляди… Перед тобой – великий магистр ордена Ливонского, преславный рыцарь Фюрстенберг. Спроси его, – кому в этой войне бог помогает? Чьи седины срамом повиты? Мои или его? Спроси славного воеводу полоцкого Двойну, не он ли передо мной землю целовал, прося живота? (Указывая на остальных.) Рыцари! Да дюжие какие! Где уж нашим людишкам с ними справиться без божьей-то помощи… Константин, спроси еще великого магистра: цепи, что на нем, взяли мы не из его ли разбитого обоза? Для меня, для воинов русских вез он те цепи… Да кованы-то как ладно, крепко. На звене на каждом – клеймо: Магдебург… А я курфюрсту магдебургскому не раз отписывал, прося с кротостью – прислать книг латьхнских добрых. А он наместо книг послал врагу моему цепи для меня… Цепи для меня! Воистину греха не боитесь вы, живущие на закат солнца… Курфюрсты да короли скудоземельные… Как паучки, сидя в городках своих, раздуваются злобой да коварством… Стыдно мне за род человеческий… Уйди, Константин, иди, дабы не сказать мне лишнего…
Воропай. Прими, великий государь, слова мои не во гнев, но в милость. (Низко кланяется.)
Иван, протягивает ему руку для поцелуя. Воропай, пятясь, уходит вместе со свитой.
Годунов подносит Ивану таз и кувшин, Шуйский – утиральник. Иван моет руки.
Малюта. Перебежавший к нам рыцарь тебе челом бьет, государь, на службе к жалованье. Искусен всякому бою.
Иван. Который?
Малюта(указывая). Вот этот.
Иван. Имя его?
Малюта. Генрих Штаден из Ганновера,[220] бывалый человек.
Иван. Покормить мясом – будет зверь?
Малюта. Зверь будет, государь…
Иван. Покорми, опосля приведи на двор, – погляжу, попытаю. Дьяк… Висковатый…
Дьяк Висковатый подходит.
Магистру Фюрстенбергу милости не будет.
Висковатый. Государь, обещано ему снять цепи…
Иван. Не будет… Скажи ему: не выручат его три короля – ни польский, ни свейский, ни датский… Сказано: прощай врагам своим. Не умею… Грешен… Уведите пленников…
Висковатый. Слушаю, государь.
Пленников уводят. Иван, вытерев руки, бросает утиральник. Челядин и Мстиславский в то же время уносят скипетр и державу и затем занимают места на скамье.
Иван(обращаясь к Собору). Что скажете, отцы духовные? Что скажете, князья, бояре? Что скажете, добрые люди московские и других городов? Кончать ли нам войну или будем биться далее? Воюем четырнадцать лет. Преклонили под нашу державу царства казанских и астраханских татар, томивших нас прежде под игом, и тем возвратили древние границы княжества Святослава – прародителя нашего. В жестоких наездах побили мы броняносные войска Ливонского ордена, томившего под игом русские земли по Неве, и Нарове, и Чуди, и Двине, и вывели коней наших на берег Варяжского моря… Короли – недоброхоты мои, – негодуя о славе русской, – не хотят мира, но хотят пролития крови нашей и оскудения нашего… Стонет русская земля… Как быть нам?..
Шуйский(Челяднину, который проходит мимо него). У государя глаза веселые, Иван Петрович, будь сторожек…
Пимен. Новгородская и псковская земля пусты лежат, как от чумы. Где было сто дворов – стоит один. Людишки о хлебе забыли, как звери лесные – едят кору с дерев, а иные разбрелись врозь. Втуне звонят колокола церковные. Мир есть елей на язвы наши. Хватит тебе, государь, чести от Полоцка, Нарвы да Юрьева… И те не стоят крови, за них пролитой. Мира жаждем…
Бояре, переглядываясь и взмахивая пестрыми платками для пота, заговорили: «Мира, мира хотим». Среди купечества и посадских – смущение.
Мстиславский. Не под силу нам война. Уж как-нибудь сдержи сердце-то. Поторгуйся с польским королем, может, уступит… Как воевать дальше? Отписал мне управитель: по деревнишкам меж пустых дворов одни лисы да зайцы скачут. Истину сказал митрополит Пимен новгородский: мира жаждем…
Оболенский. Обнищали, оскудели, обезлюдели, обезлошадели… Последнее отдали на эту прорву… Землицу-то уж бабы пашут…
Голоса на скамьях: «Бабы, бабы пашут…»
Иван. И то все, что можете сказать о великом деле, для коего мы живем и трудимся и пот кровавый проливаем? Иван Петрович Челяднин, возлюбленный слуга наш, скажи ты, порадуй…
Челяднин. Не неволь, государь, – ум мутится в таком деле, уста запечатаны…
Суворов. Когда надо – у земских уста запечатаны.
Малюта. Ибо изменой дышат… Вяземский (Малюте). Замолчи, сатана, Иван Петрович честный человек.
Малюта. Я всегда молчу, князь Афанасий… Челяднин. Оттого литовский посол замерил высоким безмерием слова твои, что весь свет поднялся против тебя, государь… Короли идут с запада. Крымский хан топчет конями Дикую степь; плывут в Азов корабли султана турского; ногайские татары, и Астрахань, и Казань только и ждут его помочи… Спрашиваешь – как быть? Мы давно уже думать-то перестали… Не знаю… Думай ты… А нам – умирать покорно, коли велишь умирать…
Малюта. Гиена лукавая… Ах, гиена… Вяземский. Правда-то, видно, как рыбья кость тебе – поперек горла воткнулась…
Малюта. Дал ему бог ума и пронырства, а не дал совести, – так-то, князь Афанасий…
Иван. Жду, Иван Петрович, каков твой будет аминь?..
Челяднин. Аминь, государь, – твоя воля… Иван. Огорчил меня, Иван Петрович, опечалил… Моя воля – не для смерти вам, но для жизни… Господен разум вращает солнце и звезды и бытие дает червю и человеку. Кто восстал против господнего порядка? Сатана! По злобе к живому и сущему. И ввергнут сатана в ад, в пепел безобразный. Волю мою утверждая, – уподобляюсь миродержателю, и в том вижу добро и порядок добрый, укрепление земли, изобилие плодов и благочиние людем. Волю мою утверждаю по совету с совестью моей в тревоге и в трепете вечном… Аз есмь единодержатель и ответ держу даже за каждую слезу вдовью… Некто, повергающий меня в прах, как Давид Голиафа, всю землю русскую повергает… Мне – срам и бесчестье – вся земля русская стыдом закрывает лицо свое… Позвал я вас для совета и дела, как отец, ибо трудны дела наши… Пусть скажут опричники. Сабли у них изострены, кони под ними пляшут… Знаю, знаю – черные кафтаны с метлой да собачьей головой для иных из вас – хуже чумы… Опричный двор – здесь на Воздвиженке – преужасное звериное логовище, недаром на воротах-то – львы дыбом поставлены… Потешается-де царь Иван, глумится над Москвой… Любезных опричников землей верстает, а вотчинных князей да бояр с земли сводит… Чего потупились? Правду говорю… Не ради потехи завели мы опричнину… Спросите их: отдавать ли немцам наши древние, кровью возвращенные, ливонские города, как нам велит Константин Воропай?.. Быть ли стыдному миру? (Суворову.) Скажи ты…
220