Годунов. Пятьсот рублев.
Хан. Прибавь немножко.
Годунов. Хан, даю деньги великие.
Хан. Ай-ай-ай! Нехороший ты человек, Годунов… Вот что… Мы будем царева любимца бить, а ты будешь прибавлять. (Кивнул Мустафе, тот кивнул татарам, которые начали стегать Василия Грязного плетьми по спине. Хан, отвернувшись, кушает шербет.)
Грязной. Борис! Прибавь сотню, ну их к черту.
Годунов. Хан, даю тысячу рублев.
Xан. За такого богатыря тысячу рублев? Что ты, – стыдно тебе скупиться, а еще русский. Бейте еще…
Татары стегают Грязного.
Грязной. Стой на тысяче, Борис, выдержу.
Годунов. Не сойдемся, хан. Уйду…
Хан(татарам, которые стегают). Покрепче… Посильнее… Побольнее…
Грязной. Терпи, Борис.
Годунов. Прощай, хан. (Кланяется, идет.)
Хан. Годунов, постой… Ну, немножко прибавь… Ой, ой, ой… Только ради нашей любви к царю Ивану, – давай тысячу… Освободите пленника. (Подымается с подушек.)
Занавес закрывается. Годунов и Василий Грязной выходят перед занавесом.
Грязной. Спасибо, Борис, выручил. (Грозит за занавес.) Ох, навернутся теперь на меня гололобые. Заставляли аллаху кланяться. Хотели на татарской девке женить, – едва отбился. Борис, не верь хану ни в едином слове… Сыновья его, сорок четыре царевича, по Дикой степи рыщут, с каждым по туману, – по десять тысяч татар. Готовятся к походу на Москву. Беда, Борис! Кто у нас в степи большим воеводой?
Годунов. Иван Федорович Мстиславский.
Грязной. Батюшки! Продаст. То-то про него татары все лопочут. Пропустит он их к Москве… Продаст Мстиславский…
Картина десятая
Декорация шестой картины. Площадка башни новгородского детинца. Стоят Иван и митрополит Пимен. Похоронный звон колоколов. Глухой гул толпы внизу. В наступающей тишине – частая дробь литавр, кончающаяся ударом. Вскрики, и снова – гудение толпы.
Иван(Пимену). Гляди. Чего глаза отвел… Провожай своих чад. Гляди. Повели князя Острожского, – с кем ты Новгород Литве продавал. Молись, молись скорей, а то душа-то его выпорхнет непокаянная…
Пимен. Господи, желчь в моей слюне, воспаление ненависти в мыслях моих!.. Порази его… Чуда молю. Ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя, безумный всадник, земли своей пожиратель…
Иван. Не бранись, я злее не стану, легкой смерти тебе не подарю… Новгородские богомазы твой лик на досках не запечатлеют…
Пимен(нагнувшись вниз, поднял руки к голове). А-а-а-х!
И будто в ответ долетел многоголосый вскрик: «А-а-а-х!»
Иван. Вот и выпорхнула душа князя Острожского… Гляди, гляди, молись, троих ведут, князей Ухтомских… Ты их соблазнил, ты их привел на плаху, – молодые да красивые какие… И этих чад невинных виноватыми сделал… Взошли на помост, обернулись! На тебя глядят, Пимен. Не на меня глядят, на тебя… Когда сердце мое опять станет мясом трепетным, я-то о них помолюсь, да жарко, да горько…
Пимен(с пеной у рта). Не смейся… Не мучай меня, не пытай… Кто тебя такого в мир послал? Ох, суд тебя ждет, суд! Подойди ближе, в глаза плюну…
Иван быстро закрыл глаза рукой. Из пролома появляется Буслаев.
Буслаев. Царя тут нет?
Пимен. Василий, богом заклинаю, спаси мир от зверя…
Буслаев. А ну тебя, с ума свихнулся, бабий вопленник. (Ивану.) Царь, довольно тебе лютовать… Суди, казни, на то ты государь. А это уж не суд, – начинается озорство… Опричники твои по лавкам кинулись, красный товар грабят… (На Пимена.) Разбивай его монастыри, коли тебе деньги нужны, а добрых купцов не трожь…
Иван. Кто ты?
Буслаев. Здравствуй! Ваську Буслаева не знаешь? Про нас, Буслаевых, пять сот лет песни поют. Я тебе толкую – верховодит разбоем твой же опричник, немец толстомордый, Генрих Штаден… Я уж было с ним схватился…
Иван. Ты – любишь ли меня?
Буслаев. Если ты царь справедливый – я тебе друг. А уж кому Васька Буслаев друг – спи спокойно… Так сделай милость, а то народ обижается…
Иван. Беги у моего стремени… (Идет к пролому – пошатнулся, Буслаев поддерживает его.)
Буслаев. Эх, что же это ты, – всю грудь ногтями изорвал…
Иван(отталкивает его). Не собрался ли ты меня жалеть!
Пимен(Буслаеву). Не соблазняйся! Удуши его, – се зверь, поднявшись из пропасти адской, пожирает мир.
Иван в бешенстве, шагнув к Пимену, поднимает посох, чтобы поразить его острием.
(Выставив бороду.) Вонзи! Будь проклят, кровопивец!
Иван(опускает посох). В гордыне поверженной, в исступлении ума долгие годы будешь отмечать дни свои угольком на стене… А я помолюсь, чтобы бог тебе дни длил, смерти не давал… Адские муки примешь при жизни… Вот моя казнь тебе за измену…
Буслаев. Слышь, государь, крик-то какой, пойдем… Я за стременем побегу с охотой…
Иван. Пойдем, отважный.
Картина одиннадцатая
Декорация третьей картины. Опочивальня Ивана. Басманов вводит Анну. На ней – меховая шапочка, под широкой шубой – темное платье.
Басманов. Тебе бы давно надо прийти… Он – почитай – каждый день спрашивает, – где ты, да что, не обижают ли тебя, когда Афоньку-то в железа взяли? Садись куда-нибудь.
Анна. Опочивальня его?
Басманов. Где он почивает – не знаем, про то у нас не спрашивают… Он обрадуется, – только ты повеселее будь.
Анна. Где государь?
Басманов. Опять, – где государь? Поменьше спрашивай.
Анна. В застенке?
Басманов. Вот – земщина темная! Другого дела государю нет – в застенке кровь пить! Государь сидит с опричниками – землю делят.
Анна. Казненных?
Басманов. А то чью же? Для того и головы поотрубали князьям, боярам, – теперь у государя земли в опричном уделе, слава богу, много. Ты что все дрожишь? Угощу тебя сладкой вещью, – ну, такая сладость… (Достает из кармана и протягивает Анне.) Косточки на пол не плюй, у нас – чисто…
Анна(отстраняя его руку). Не хочется.
Басманов. Финики.
Анна(глядя на серебряный таз, кувшин и утиральник на лавке). Государь моет руки в тазу в этом?
Басманов. Моет. Вот придет, я ему солью.
Анна. Зачем руки моет? От чего отмывает?
Басманов. Анна, что у тебя на уме? (Присел перед ней, взял ее платочек, встряхнул, перевернул ее руки ладонями вверх.) Ты зелья какого не принесла ли? Не уйти ли тебе лучше?
Анна. Куда мне теперь идти?
Басманов. Ай, ай, ай… Двор-то Афанасия мы разорили… У родных, что ли, живешь? Слушай, – про мужа, про Афоньку, ты лучше ему не заикайся… Проси чего-нибудь, – он рад будет, если попросишь, – узорочья, мягкой рухляди, деревеньку под Москвой попроси, да он тебе и городок подарит…
Анна. Идет? Он? (Поднялась, отошла к столбу, под свод.)
Входит Иван. Он осунулся, потемнел, глубже и жестче обозначились морщины. Не замечая Анны, остановился, подсучивая рукава, и двинулся к рукомойнику.
Иван. Федька…
Басманов начинает сливать ему на руки, усмехаясь и посматривая в сторону Анны. Иван взглянул на него.
Ты чего зубы скалишь? (Медленно повернулся.) Анна! (Стремительно ступил к ней и остановился. Бросил утиральник.) На руки мне смотришь? Они чистые, Анна.