Рейнеке-лис между тем залег подле дома в засаде.
Он и не думал идти ко двору, этот лжебогомолец:
Мало рассчитывал он на награды. По старой привычке
В злостных проделках своих предпочел упражняться пройдоха.
А при дворе в это время звучало чудесное пенье,
Всяких там яств и питья предлагалось гостям в преизбытке.
Там проводились турниры, велось фехтованье, и каждый
К родичам или друзьям примыкал; там плясали и пели,
Флейт и цевниц раздавалась веселая там перекличка.
Сверху, из тронного зала, король наблюдал благодушно,
Взор его тешила шумная, праздничная суматоха.
Восемь дней миновало. В кругу своих первых баронов
Как-то король за столом находился во время обеда,—
Он с королевою рядом сидел. Неожиданно кролик,
Весь окровавленный, входит и так говорит в сокрушенье:
«О государь мой! Король-государь! Господа мои! Сжальтесь!
Знайте, о более подлом коварстве, о худшем разбое,
Чем потерпел я от Рейнеке-лиса, вы вряд ли слыхали.
Утром вчера, часов этак в шесть, прохожу по дороге
Мимо его Малепартуса, вижу — сидит он у замка.
Думал я мирно проследовать дальше. Одет богомольцем
Рейнеке был, и казалось, что он, за воротами сидя,
Весь погрузился в молитву. Хотел проскочить я проворно
Мимо него, потому что поспеть ко двору торопился.
Чуть увидал он меня, как поднялся — пошел мне навстречу,
Будто хотел поздороваться. Нет же! Коварный разбойник
Хвать меня лапой внезапно — и сразу же я за ушами
Когти его ощутил и подумал: конец мне приходит!
О, как остры его когти! Уже он валил меня наземь,
Но удаюсь увернуться мне: очень проворен я, прыгнул —
И убежал. Он ворчал мне вослед: «Все равно попадешься!»
Я же бегу — и ни слова. Увы, оторвал он, однако,
Ухо одно у меня. Голова моя залита кровью,
Вот эти раны, их целых четыре! Судите же сами,
Как он терзал меня. Чудом каким-то в живых я остался.
Сущее бедствие! Где же закон о свободных дорогах?
Как же теперь путешествовать, к вам на приемы являться,
Если разбойник засел на дороге всеобщей угрозой?..»
Кролик едва только смолк, говорун тут врывается — ворон
Меркенау, прокаркав: «Король-государь благородный!
С очень прискорбною вестью пришел я. От горя и страха
Трудно мне и говорить очень много, боюсь, чтобы сердце
Не разорвалось, — такое пришлось пережить потрясенье!
Вышли мы утром сегодня с женою моей, с Шарфенебе,
Шествуем, — видим, лежит на лужайке Рейнеке мертвый.
Смотрим, уже закатились глаза, из разинутой пасти
Выпал наружу язык. От страха я сразу же начал
Громко кричать, — он лежит недвижим, я кричу, причитаю:
«Горе мне! Ах! Он скончался!» И снова: «Ах, горе мне, горе!
Ах, он скончался! Как жалко его! Огорченье какое!»
Также супруга моя убивалась. Мы оба рыдали.
Стал я живот его щупать и лоб, а жена в это время
Даже и к морде его приложилась — проверить дыханье,—
Нет ли хоть искорки жизни. Но все это было напрасно:
Смерть очевидна была. Ах, послушайте, что за несчастье!
Стоило только жене моей скорбно и без опасенья
К пасти мерзавца свой клюв приложить, — этот выродок гнусный
Бешено хвать ее сразу — и голову напрочь отрезал!
Ужас мой даже не стану описывать. «Горе мне, горе!» —
Стал восклицать я. Но тут он как вскочит!.. Хотел уже хапнуть
Также меня. Я затрясся, но кверху взлетел во мгновенье.
Если б не так поворотлив я был, и меня б, несомненно,
Не упустил он. Чуть-чуть не попал я разбойнику в когти.
Сел я печально на дерево. Лучше б я тоже, несчастный,
Жизни лишился! В когтях негодяя жену свою видеть!
Ах, у меня на глазах он бедняжку пожрал! Мне казалось,
Так ненасытен, так голоден был он, что съел бы десяток!
Он от жены моей косточки, крошечки ведь не оставил!
Весь этот ужас я сам наблюдал. Он ушел себе, изверг,
Я же не мог утерпеть, — подлетел с растерзанным сердцем
К месту убийства. Нашел я там кровь и немножечко перьев
Милой жены. Я принес их сюда в подтвержденье злодейства.
Сжальтесь, о государь! Если на этот раз также
Вы пощадите преступника, правую кару отсрочив,
Мир и свободу всех подданных не подтвердив этой карой,—
Толки дурные пойдут, — вам будет весьма неприятно.
Ведь говорится же: тот виноват, кто казнить был обязан
И не казнил. А иначе бы каждый играл в государя.
Это уронит достоинство ваше. Подумайте сами…»
Жалобу доброго кролика с жалобой ворона вместе
Выслушал двор. И разгневался Нобель-король и воскликнул:
«Вот что: клянусь перед вами супружеской верностью нашей,—
Это злодейство я так накажу, что запомнят надолго!
Чтоб над указом глумились моим! О нет! Не позволю!
Слишком легко я доверился плуту и дал ему скрыться.
На богомолье не сам ли его снарядил я, не сам ли
Якобы в Рим провожал? Ах, чего этот лжец не наплел нам!
Как он сумел состраданье к себе возбудить в королеве!
Это она меня уговорила. Теперь вот — ищите
Ветра на воле. Ах, я не последний, кто кается горько,
Женских советов послушав! Но если мы впредь негодяя
Без наказания так и оставим — позор нам навеки!
Плутом он был и останется. Необходимо совместно
Нам, господа, обсудить, как взять его, как с ним покончить.
Если всерьез нам за дело приняться — добьемся успеха».
Очень понравилась речь короля и медведю и волку.
«Все-таки мы отомщенья дождемся!» — подумали оба,
Но говорить не решались, видя, что очень расстроен
Всем происшедшим король и что гневался он чрезвычайно.
Но королева сказала: «О мой государь! Не должны вы
Гневаться так и клятвы легко расточать: не на пользу
Вашему это престижу и весу вашего слова.
Истина, собственно, нам и сейчас ведь отнюдь не известна:
Сам обвиняемый выслушан не был. Присутствуй он тут же,
Может быть, свой язычок прикусил бы иной обвинитель.
Обе выслушивать стороны надо. Кой-кто поразвязней
Жалобой пробует часто замазать свои преступленья.
Рейнеке умницей дельным считая, вреда не желала,—
Блага желала я вам, как всегда. Получилось иначе.
Слушать советы его нам полезно, хоть образом жизни
Он заслужил нареканий немало. Учесть не мешает,
Кстати, и связи его родовые. В серьезных вопросах
Спешка — помощник плохой, а ваше любое решенье
Вы, государь, повелитель, можете выполнить после…»
И заявил Лупардус: «Вы слушали стольких, что можно
Выслушать также его. Пусть явится. Что вы решите,
Будет немедленно приведено в исполненье. Пожалуй,
В этом сойдемся мы все с августейшею вашей супругой».
Выступил Изегрим-волк: «Всякий совет нам на пользу,
Сударь вы мой Лупардус! Будь Рейнеке в данное время
Здесь, между нами, и даже вполне оправдайся по этим
Двум последним делам, — я легко доказал бы, что все же
Смертной он казни достоин. Но помолчу я, покуда
Нет его здесь налицо. Ужель вы забыли, как нагло
Он обманул государя? Под Гюстерло, близ Крекельборна,
Клад он открыл! А другие чудовищно грубые враки?!
Всех он провел, а меня и Брауна как обесчестил!
Жизнью своей рисковал я. А этот прохвост, как и прежде,
По пустырям промышляет себе грабежом и разбоем.
Если король и бароны находят, что это на пользу,—
Пусть он придет. Но если бы он при дворе показаться
Думал всерьез, то давно бы явился: гонцы обскакали
Все государство, скликая гостей, но остался он дома».