Вдруг я вздрогнул и оглянулся. Нет, я не ослышался. На соловьиный голос певицы характерным щелканьем отозвался в кустах соловей.
Все, все, кто сидел в тот вечер в Зеленом театре, невольно посмотрели на освещенную прожекторами листву, обрамлявшую открытый зал.
А в листве отозвался второй соловей.
Надо было видеть в те минуты лицо певицы. Она услышала своих партнеров и засияла внутренним светом.
Когда голос ее рассыпался бисерным каскадом, два соловья не просто повторяли руладу, а пели вместе с ней в терцию, в кварту, украшали паузы музыкальными рефренами и каденциями.
Я слушал затая дыхание. Никогда я не мог себе представить, что соловьи так понимают, чувствуют музыку и так виртуозны! Они были ничуть не хуже излюбленного колоратурами флейтиста, оттеняющего голос. Своей птичьей импровизацией они сделали сказку Венского леса поистине волшебной.
Неужели никто из тысяч сидящих на этом необыкновенном концерте не захватил с собой магнитофона? Каким шедевром обогатил бы он мир застывших звуков!
Когда «Большой вальс» закончился и счастливая, возбужденная певица кланялась публике, она смотрела на листву.
Публика устроила овацию. Многие смотрели туда же, куда и певица.
Всем хотелось, чтобы соловьи вместе с ней спели на «бис».
Но конферансье безжалостно объявил следующий номер, потом еще один. На концертах действуют свои законы. Артисты пели снова и снова, но… лесные певцы улетели. Они ни с кем больше не захотели петь, отпев свою удивительную запоздалую песню ушедшей весны.
Мне никогда не забыть этого удивительного трио, которое убедило меня, что Иоганн Штраус был прав, назвав свой вальс сказкой.
Спасибо ему за эту сказку, спасибо «народным артистам леса», исполнившим ее, спасибо певице Валерии Новиковой, 4 июля 1969 года заколдовавшей их в Сокольниках.
– Значит, хоть и фантастика, а было это? – спросил дотошный слушатель.
– Конечно, – заверил я.
Нарушитель
О подобном случае сообщали «Известия» 19 августа 1968 года со ссылкой на то, что в истории авиации такое бывало.
Как всегда, в нашей «кают-компании» рассказывали о необычном.
Особое впечатление оставила история о знаменитой посадке воздушного гиганта Ту-114 без переднего колеса. При взлете оно заклинилось, и резиновые покрышки сгорели.
Командир решил не возвращаться на аэродром, а лететь с Дальнего Востока до Москвы, чтобы истратить в пути все горючее и попытаться посадить облегченную машину только на колеса, расположенные под крыльями, подобно птице, садящейся на лапы. Но одно дело птица, а другое дело исполинский лайнер.
Весь долгий перелет пассажиры не подозревали, какая опасность им грозит. Экипаж вел себя невозмутимо, а бортпроводница с милой улыбкой разносила завтраки, газеты, журналы и конфетки перед посадкой.
На посадочном поле под Москвой их ожидали красные пожарные машины, кремовые санитарные с красными крестами и черные «Волги» и «Чайки», на которых примчались те, кто отвечал за полет и безопасность пассажиров. Приехал даже сам главный конструктор самолета Андрей Николаевич Туполев.
Все обошлось благополучно. Пилот совершил чудо. Переместив грузы и пассажиров в хвост корабля, он сел на «задние лапы» с «задранным носом».
Но переволновались все крепко. Все, кроме ничего не подозревавших во время полета пассажиров, один из которых так и проспал все опасное время. Бортпроводница, как все признали, была на высоте!
– Да, – многозначительно сказал подполковник милиции, сухопарый человек с впалыми щеками и пристальными серыми глазами. – Недаром летчикам желают не столько счастливого пути, сколько «счастливых посадок». Припоминается мне история с одним нарушителем.
– Ну вот! При чем тут нарушитель, – недовольно, сказал один из слушателей.
Но на него зашикали и попросили подполковника рассказать.
Он встал, оказавшись человеком высокого роста. На груди у него красовалась многоярусная колодка, говорящая об орденах, полученных, вероятно, не только за службу в милиции. Он подошел к нам поближе и сел:
– В милицию я попал уже после демобилизации, когда война кончилась. Так и остался на этой службе. Работал в Заполярье. Хотел соединить привычную воинскую дисциплину с романтикой. – И он пристально оглядел своих слушателей.
– А после Заполярья назначили меня начальником отделения ГАИ-БД (автоинспекции и безопасности движения) под Москву.
Однажды требовалось мне попасть к определенному часу на Шереметьевский аэродром. Подмосковное шоссе, которое я опекал, одно из самых трудных: узкое, еще не полностью реконструированное, забитое машинами, особенно в часы «пик».
Предвидя это, я выехал пораньше. Но грузовой поток уже шел в город. Времени у меня было достаточно, я не торопился, пристроился в хвост какому-то самосвалу. Вдруг мимо меня со свистом пролетел огромный бензовоз и пошел в обгон после запрещающего знака. Я добавил газу, чтобы догнать нарушителя. Но не такая это простая задача оказалась. Лихач несся по левой стороне шоссе, заставляя встречные машины сворачивать на обочину. Безобразие! И зачем только конструкторы допускают такие скорости у грузовых машин! Конечно, из мотоцикла можно было и больше выжать. Но не мог же я идти в лоб на встречные машины, подобно нарушителю. И тогда пришлось мне съехать на правую обочину и обгонять колонну машин справа. Ну, знаете ли, тут уж я лихаческую скорость в полной мере ощутил. Вытрясло меня так, как мне самому хотелось бы вытрясти этого нарушителя.
Пришел мне на помощь закрытый шлагбаум переезда. Все же лихач умудрился незаконно встать перед самым шлагбаумом во втором ряду. Тут я к нему и подъехал. Остановил мотоцикл на обочине, подхожу и скрепя сердце приветствую нарушителя по всей форме, как генерала какого. Прошу предъявить удостоверение на право вождения. К нам постовой инспектор спешит из нашего отделения, Семечкин.
Водитель высунулся из кабины, но я на него так был зол, что даже в лицо ему на посмотрел. Гляжу в небо с белыми шарфами от самолетов и руку к машине протягиваю. Вручил он мне права. Взглянул я на них, на фотографию, потом на дверцу кабины…
– И что же? – не утерпел мой сосед. – Отобрали права или оштрафовали нарушителя?
– В том-то и дело, что нет, – признался подполковник милиции. – Приказал я инспектору Семечкину взять мотоцикл, а сам сел в кабину бензовоза. Шлагбаум подняли – Гони, – говорю.
– Так, значит, нарушителем были вы! – почему-то обрадовался мой сосед.
Подполковник пожал плечами:
– Что же, вернемся тогда назад. Признаться вам, после войны я не только из-за романтики в Заполярье поехал. Неудачно жизнь моя сложилась. Пока был я на фронте, жена моя вроде как бы «замуж вышла» за эстрадного артиста. Я в отпуск приезжал и заставил себя побывать на их представлении. Увидел жену в серебряной кофточке с обнаженными ногами, руками и шеей. Она улыбалась, реверансы публике делала и подавала своему партнеру шары, трости, тарелки и прочий жонглерский инвентарь. И так мне ото всего этого вдруг горько стало, что я тут же пошел за кулисы и дал согласие на развод. Ну и пожелал жене новых радостей. Дочурка у нас была. Лада. Меня зовут Зосимой! А я ее по-старорусскому Ладой назвал, вопреки желанию жены-Помню, я ей доказывал, что Ярославна, жена князя Игоря, это по отцу так звалась. А имя у нее было Лада, не только ласкательное, а самое настоящее. Ничего жена слушать не желала, и скандал у нас получился огромный. Но характер у меня в ту пору, надо думать, не из лучших был. После развода нашего девочка осталась у бабушки, у моей матери. Бывшую жену это устраивало. Ей с новым мужем приходилось все время ездить. А потом… случилось так, что не пожелал им кто-то «счастливых посадок». Разбился при посадке самолет, на котором они в Сибирь на гастроли летели. Погибла моя бывшая супруга вместе со своим партнером. Так моя дочка у бабушки сироткой и осталась. Она ее и воспитала.