Знатьев хозяйским шагом лесника шел между деревьями и зорко поглядывал, чтобы не пропустили какое дерево, словно это не он убеждал генерала в неизбежности провала. Впрочем, он действительно был в этом уверен. Не бывало еще такого! Как это у него сказано в сонете? «Немыслима зимой гроза»? То есть «небывалое явление»? Впрочем, науке известны зимние грозы, известны! Так что… Только непохоже, чтобы удалось здесь устроить такое небывалое явление, вроде «зимней грозы»! Непохоже!.. Не может этого получиться. С первого раза, по крайней мере!
Знатьев поймал себя на том, что допускает возможность удачи, но не с первого раза. И сам сразу утешил себя, что при таежном пожаре времени для повторных попыток не будет! Так что в конечном счете он прав!
Десантники в беретах, в одних тельняшках мелькали между деревьями, соединяя между собой саперным проводом опоясанные стволы. Таких отрядов, как у Спартака, высадилось с парашютами великое множество, растянулись они на многие километры и опоясали взрывчаткой, наверное, немало десятков тысяч деревьев.
Потом разом (по радиокоманде) отошли в глубь леса к своим аккуратно сложенным курткам, оделись, одернулись, построились.
Старый лесник давно уже приметил здоровенный ствол, за которым можно надежно спрятаться. Именно к этому старому кедру «в три обхвата» и потянул профессора генерал Хренов.
Там, оказывается, уже наладили КП, вырыли углубление, где сидел связист с рацией. Генерал пригласил Знатьева спуститься туда. Но профессор не хотел прятаться, он желал видеть все своими глазами.
И он увидел. Увидел, как беззвучно дрогнули шеренги опоясанных деревьев. Потом прокатился гром «зимней грозы» летом, как подумал профессор. Зеленые шеренги повалились все вместе, как деревянные солдатики, когда на них сильно дунешь. Падали, смешиваясь кронами, сцепляясь ветвями. И когда вершины их коснулись земли, то разом вверх, как поднятые ноги танцовщиц, подскочили стволы, отрезанные от пней взрывчатыми поясами.
И сразу все смолкло. Казалось, что после грома отказал слух.
Лес широкой полосой, словно скошенный единым взмахом исполинской косы, лежал поверженный, устлав собой широкую зеленую просеку.
Просека была. Профессор должен был это признать. Но для преграды огненному валу этого было мало! Уж это-то старый специалист по лесным пожарам отлично знал. Лежащие на земле деревья так же горят, как и стоящие на корню. По-настоящему все их нужно бы теперь оттащить, а посередине просеки вырыть ров. Тогда это походило бы на дело. Но тракторов и землеройных машин нет!
Над вновь возникшей просекой на бреющем полете пошли самолеты. Знатьев, ожидая бомбежки, по старой ленинградской привычке (времен блокады) упал на землю. Потом встал, отряхиваясь и виновато оглядываясь.
С самолетов сыпались бомбы или мины, но не взрывались.
Никто не бежал в укрытие, а подхватывали сброшенные снаряды и закапывали их под стволы поваленных деревьев.
– Иван Степанович! – обратился к ученому Хренов. – Теперь будет самое опасное – направленные взрывы. Прошу в укрытие. На строительствах они, как вы знаете, творят чудеса. В мгновение ока насыпают плотины, поворачивают русла рек. А у нас подобные направленные взрывы перебросят поваленные стволы к краям просеки и заодно проложат противопожарные траншеи.
Про направленные взрывы профессор слышал немало, но, запустив руку в бороду, проворчал:
– Все равно тебя разжалуют, генерал, в майоры… или в лейтенанты…
– Может быть, в рядовые? – улыбнулся генерал-майор.
– Или разжалуют или пожалуют, – продолжал профессор. – А деревья ты ловко уложил, как ветровалом. Только в районе тунгусского взрыва 1908 года такое видел в тридцатых годах в экспедиции Кулика. Но там они все лежали веером.
– Взрыв там был не направленный, а произошедший над землей в воздухе, на высоте до десяти километров, позвольте уточнить, – заметил генерал.
– Только до сих пор докопаться не могут, что там взорвалось, – ворчал Знатьев. – Надо бы кого-нибудь разжаловать. Надо!..
И снова спрятались в неприглядном убежище под могучим кедром. Десантников Спартак и другие командиры отвели подальше в лес.
И грянул гром. Мины направленных взрывов взрывались под лежащими стволами линиями, попарно: сначала ближние к краям, потом ближе к середине к, наконец, зарытые по оси просеки.
Удары грома следовали один за другим, словно запоздавшие за все летние месяцы грозы разом теперь в неимоверной спешке обрушились на тайгу. Или обрушились в небе невидимые горы и гулкие скалы, подпрыгивая, громыхали по склонам.
– Зимой надо было, зимой! – крикнул в ухо генералу Знатьев.
– Почему зимой? – удивился генерал. – Ведь пожар-то летний.
– Эх ты! А еще сонеты сочиняешь. А кто про «немыслимые зимние грозы» писал?
– Ах так! – облегченно вздохнул генерал и стал выбираться из-под кедра, помогая профессору.
– Я сам, сам, – ворчал тот в бороду. – Посмотреть надобно!
Посмотреть было на что!
После того как рванули цепи направленных взрывов, сваленные до того деревья взлетели в воздух и вместе с тучами вырванной земли рухнули на тайгу. Земля стала дыбом. Воздух стал черным, непрозрачным. А линии продолжали рваться одна за другой. И новые стволы с кронами взлетали в черный воздух и ударялись, как о забор, в стену оставшихся на корню деревьев. Некоторые из них не выдерживали удара и валились в глубь тайги.
Сама же просека, усыпанная черными комьями земли, походила на вспаханное узкое поле с змеистыми траншеями, в которых взрывались направленные мины. Не осталось на черной полосе и жухлой от жары травы. По обе же стороны просеки стены стоящих на корню деревьев были как бы подперты завалами из штабелей свежесрубленных деревьев, не очищенных от ветвей.
– Ну, брат, – разглаживая усы, сказал Знатьев, обращаясь к Хренову. – Верно я сказал. Я всегда верно говорю. Разжалуют тебя в лейтенанты. Так и будет.
– Как так? – удивился Хренов.
– Вот чудак! Все ему разжевать надобно! В генерал-лейтенанты разжалуют. Понял?
Хренов улыбнулся:
– Вы же говорили в подполковники.
– Ишь чего захотел! Сразу до деда добраться! Так ведь не бывает генерал-подполковников. Только генерал-полковники!
– Мне и лейтенанта хватит, лишь бы огонь остановить, – отшучивался Хренов.
– И ведь без единой пилы, – восхищался профессор. – И топоры не стучали! И трелевочных тракторов не было! Чисто – сработано! Только не зазнавайся. Знай, дуракам да новичкам всегда везет. С первого раза получается. А во второй раз непременно что-нибудь помешает. Не выйдет!
– Вы же говорили, не выйдет никогда.
– Так то ж не я – Чехов! «Письмо к ученому соседу». Зло написано. Тебе бы так сонеты писать. Про тех же «жрецов науки»!
– Я постараюсь.
– Да уж постарался, вижу. Ты скажи мне, Вася, сколько тебе минут на операцию понадобилось.
– По расчету, Иван Степанович, двадцать две. На деле – двадцать пять. Все-таки три минуты опоздания есть.
– Вот видишь! – назидательно произнес профессор. – А лесорубам с бензопилами, с тракторами и прочей техникой – по плану двадцать два дня. А на деле – весь летний сезон. Вот так.
Перебрасываясь словами, профессор и генерал перебрались через ближний завал и вышли на Новую Просеку.
На противоположном завале собрались десантники вокруг Спартака и Остапа.
– В любом деле изюминка – перекур. Может, изменишь себе, закуришь?
– В лесу? Ты что? Очумел? – с деланным ужасом, смеясь глазами, воскликнул Спартак. – Еще пожару наделаешь. Да и спичек нету.
– Ладно. Я подожду, – покорно согласился Остап. – Вот подойдет пожар к просеке, я у него огонь и займу прикурить. Сатана огневой, поди, сговорчивей тебя будет!
Дружный хохот покрыл его озорные слова. А Спартак достал газовую зажигалку и дал другу прикурить:
– Я ж говорю, спичек нет. А вон и генерал наш с гостем места на трибуне занимают.
– Места хватит. Да и смотреть – загляденье! Клёво! – отозвался Остап, показывая рукой на рваные черные траншеи и обугленные пеньки, тянущиеся редкой щетиной до завалов, где из-за переплетенных веток, припорошенных черной землей, стволов почти и не видно было. – И гарью как следует пахнет. А начала все нет!