Неторопливой, пружинящей походкой японец подошел к Кленову и, помедлив несколько мгновений, вынул у него изо рта кляп.
– Советую вам, Иван Алексеевич, принять мои несомненно гуманные условия, – закончил он, снова переходя на русский язык.
– М-да… мистер… мистер…
– Ах, простите! Я не представился вам, коллега. Право, это невежливо. Еще раз простите. С вами говорит полковник японского генерального штаба Кадасима. Вы удовлетворены?
– Д-да… Вполне… – Кленов помолчал. – «Исследование конденсаторов как источников энергии», издание Кембриджского университета, 1907 год. Помню. Итак, мистер… Кадасима, я должен вам сказать, что никогда не предполагал делать тайну из моих работ. Я позволю себе заметить, что, как и профессор Баков, работаю только для науки, во имя блага человечества, во имя великих идей мира и прогресса.
– Конечно, коллега, все это мне прекрасно известно.
– Но, мистер Кадасима, вы плохо знаете меня. Я не привык уступать силе! – Кленов говорил по-английски, не желая, видимо, переходить на родной язык.
– О-о! Коллега, эта черта характера называется, если не ошибаюсь, упрямством! Вы, вероятно, думаете, что я играю с вами – как это говорится по-русски? – в бирюльки? – Он встал и наклонился к Кленову. – Я не стану в вас стрелять, чтобы не производить шума, Иван Алексеевич, но… я напоминаю лишь вам, что мы находимся в Америке. Здесь электричество, господин доктор, применяют даже для казни!
Кадасима выпрямился, решительно подошел к щиту и стал присоединять провода к шинам, подключаемым к высокому напряжению.
Кленов пошевелил бескровными губами. Он понял, что хотел сделать японец.
В это мгновение зазвонил телефон.
По горной ухабистой дороге трясся «лексингтон». В нем, крепко держась за кузов, сидел профессор Холмстед. Он возвращался из своей лаборатории № 2, где после опыта имел со своим помощником длинный разговор. Этот человек был скромен и тих, начитан, образован. Но свою трубку он всегда раскуривал, зажигая страницы, вырванные из сочинений Шекспира. Не повышая голоса, он замечал, что и англичане, и вся их культура заслуживают той же участи, что и страницы Шекспира. «Только тогда Ирландия будет свободной», – говорил он. Это был страшный человек, но удивительный ученый.
«Что за времена! Ирландец и Баков… И такие два изобретения делаются одновременно. Огромная ответственность лежит на мне! Но иначе и быть не могло, если решился приглашать на работу людей с сомнительным политическим прошлым».
Старик вздохнул и взглянул на небо. Там, среди потемневших туч, резко выделяясь на их фоке, плыло огненное облако. Это летящее зарево казалось Холмстеду зловещим. Оно мчалось по направлению к горам, постепенно уменьшаясь в размере. Ирландец работал.
Холмстед едва ли не впервые в жизни потерял нить своей мысли. Выглянув, он попросил шофера свернуть на проселочную дорогу.
Дорога шла вдоль быстрой горной речки. Неспокойные струи слегка пенились, и на зеленоватой поверхности тянулись белые жилки и полосы. Вода походила на мрамор.
Обрывистые склоны спускались к быстрине. Казалось странным, что этот маленький ручеек мог прорыть себе путь в такой толще.
Постепенно река становилась спокойней. Воды становилось все больше и больше. Пенные волны уже не вздымались. За поворотом, где дорога проходила под нависшей скалой, показалась плотина. Река исчезла. Вместо нее огромным удавом сползала вниз металлическая труба, скрываясь в небольшом здании из красного кирпича.
Автомобиль, скрипя тормозами на спуске, остановился около калитки. Профессор Холмстед, опираясь на палку, направился к домику под черепичной крышей. Навстречу уже шел инженер этой затерянной в горах гидростанции.
– Хэлло, Сэндерс! Заехал к вам по двум причинам. Во-первых, я зол, как биржевик, потерявший в один день не меньше миллиона; во-вторых, я должен предупредить вас, что работы непоседливого ученика покойного русского профессора заставят нас скоро значительно увеличить нагрузку в лаборатории номер один.
Инженер, пожилой, бритый и спокойный, крепко потряс профессору руку и пригласил его войти.
Профессор вошел в уютное помещение. За стеклянной перегородкой почти беззвучно вращались турбины.
– Придется вам перейти на круглосуточную работу. Это нам нужно для зарядки новых кленовских аккумуляторов.
Инженер приподнял бровь и пододвинул профессору коробку с сигарами. Холмстед вытянул ноги, порывистым движением достал из кармана ножичек, обрезал кончик сигары и задумался.
…Поднявшись в свою комнату в мезонине, Мод бросилась к телефону.
Долго никто не отвечал. Мод нервно вертела ручку индуктора. Наконец она услышала голос Кэда:
– Да, да, леди… Кэд много-много не понимай… Он ходил по всем комнатам. Мистер Кленов и мистер Вельт нигде нет. Он сейчас быстро-быстро бежит парк…
Трубку повесили.
«Боже, что это? Значит, теперь Кэд в комнате Кленова! Что ему нужно там? У него было такое недоброе лицо… Как узнать, что там происходит? Неужели Кленов в опасности? Что делать?»
Мод металась по комнате.
«Ах, если бы увидеть… увидеть!»
О счастье! Как она не подумала об этом сразу! Там, наверху, обсерватория отца. Из башенки, наверно, видно окно лаборатории. Там телескоп…
Заскрипели ступеньки под торопливыми шагами.
Кадасима повесил телефонную трубку и снова подошел к своему пленнику. В руках у него были концы проводов, присоединенных уже к шинам высокого напряжения. Не говоря ни слова, он стал обматывать левую руку и горло ученого оголенной проволокой.
– Вы понимаете, надеюсь, Иван Алексеевич, что я должен спешить? Угодно вам начать свои объяснения? Иначе я буду вынужден включить две тысячи вольт на эти шины.
Не спуская глаз с Кленова, японец подошел к щиту.
– Вы убийца, Кэд! Вы преступник! – прохрипел ученый.
Закрученный вокруг горла провод перехватил голос. Кадасима рассмеялся:
– Преступник? Убийца? Как это все наивно звучит, коллега! Знаете ли вы, что, работая здесь, в лаборатории, над своими изобретениями, вы служите смерти! Вы становитесь соучастником массовых безжалостных убийств. Если хотите знать, то вы, Иван Алексеевич, во сто крат больше убийца, нежели я! Уничтожая вас, я спасаю десятки тысяч, а быть может, и миллионы людей.
Кленов поежился.
Японец взялся за рукоятку контактора:
– Будете ли вы говорить, коллега?
– Нет, мистер Кадасима! – твердо ответил Кленов. – Пока я работаю для науки, для ее высоких идей, я работаю для жизни. Это вы хотите заставить науку служить смерти! Но я не стану убийцей, мистер Кадасима!
Лицо японца передернулось:
– Я ненавижу вас, изобретатель! Вам удалось сделать то, о чем я мечтал многие годы… Я ненавижу вас!
Мод вскочила из-за телескопа. Чтобы не упасть, она прислонилась к стене.
За окном были видны провода высокого напряжения. Плавной дугой провисая между чешуйчатыми изоляторами, шли они от высокой мачты, через трансформатор, к тому щиту, около которого стоял этот ужасный человек.
Провода протянуты в каких-нибудь десяти футах от окна, как гигантские струны. Они даже гудят, тихо и печально. Этот звук несет смерть!
С внезапной решимостью девушка бросилась к окну. Загремел упавший на пол телескоп. Схватив медную трубу, Мод прижала ее к груди…
Внизу была земля, посыпанная песком аллея…
Мод раздвинула трубу телескопа и что-то прошептала.
Кадасима улыбнулся.
Кленов в последний раз увидел его отвратительные зубы и закрыл глаза.
– Я презираю вас! – сказал он и отвернулся. Снова выступили красные пятна на скулах Кадасимы. Еще более сузились маленькие глазки.
– Хорошо, коллега. Если не я… если не Япония, то и никто другой, никакая другая страна не будет владеть вашим изобретением!
Тело Кленова напряглось. Он силился порвать свои путы.
В этот момент японец включил контактор…
На секунду Кадасима скользнул взглядом по изогнувшемуся дугой телу и не спеша вышел из комнаты.