– Простите, не расслышал или не понял? Собственно, зачем вам надобен этот радий-дельта?
– Еще как нужен, Иван Алексеевич! Профессор Баков писал в своей статье, что радий-дельта помогает сохранить сверхпроводимость…
– Где вы прочитали это, безумная! – вскричал Кленов, смотря на Марину помутневшими от внезапного гнева глазами.
Марина невольно отодвинулась.
– Я знаю, чьи это проделки, почтеннейший мой доктор! – Профессор погрозил кому-то кулаком. – Безумная женщина! Вы подобны прародительнице Еве, срывающей запретный плод… но не добра и зла, а только зла, осмелюсь вам заявить!
Марина испугалась, но не за себя, а за старика. Он возмущенно размахивал руками, неуклюже сгибая их в локтях.
– Иван Алексеевич, дорогой! Сядьте, умоляю вас!
– Нет, я умоляю вас! Сидите! Однажды человек, пытавшийся меня убить, заявил, что я объективно вреден для человечества. М-да! Смею надеяться, вам понятна эта формулировка? Не перебивайте! М-да! Вот. Выше всего я ставлю служение принципу. Принципу я подчинил свою жизнь. Во имя счастья человечества я жил в чужой стране под чужим именем. Во имя этого я боролся с вами, сударыня моя! М-да! Я боролся с вами и сегодня убедился, что вы, сорвавшая яблоко зла, объективно вредны для человечества!
– Ева сорвала яблоко добра и зла! – попробовала пошутить Марина. – Можно подумать, что вы чувствуете себя здесь в раю, Иван Алексеевич!
– В раю? – закричал Кленов. – Нет, в аду! Теперь я понимаю, что хотели вы делать в этой адской кухне! – И Кленов застучал кулаком по свинцовому экрану, защищавшему проем в соседнее помещение.
– Осторожно, Иван Алексеевич. Лучше быть подальше. Там смертоносная радиация.
– Ах, так? М-да… – Кленов остановился в нерешительности. – Простите, обеспокою. Растолкуйте, как управляете вы этой заслонкой?
– Механизм подъема с кнопкой около вас, Иван Алексеевич.
– А молоток, кувалда, лом найдутся здесь, осмелюсь спросить?
– Вот лом. Механики оставили, – указала Марина.
– Премного благодарен вам, – сказал Кленов и решительным шагом прошел к входной двери, два раза повернул в ней ключ и положил его в карман.
Марина хмуро свела брови. Возмущение боролось в ней с уважением и жалостью к старику.
Кленов подошел к защитному экрану и нажал кнопку. Экран стал подниматься.
– Что вы делаете! – не своим голосом закричала Марина. – Мы ведь не в освинцованных костюмах. Это же гибель! – Она бросилась к профессору, но он с неожиданной силой оттолкнул се.
– Гибель? – повторил он, почти безумно глядя на нее совсем мутными глазами. – Мы оба заслужили… нет, обречены на гибель!
Профессор поднял тяжелый лом, размахнулся им и ударил по аппарату управления подъемом щита.
Свинцовый экран остановился, немного не дойдя до верха. Под ним чернел проем в запретное помещение.
Марина схватилась за голову, с ужасом смотря в черную пасть. Там было начато искусственное изготовление радия-дельта. Оттуда сейчас вырывались смертоносные гамма-лучи…
Бежать было некуда. Марина знала, что лучи пронизывают все пространство, они уничтожают сейчас клетки ее тела… Она не чувствует этого, но знает, что не будет жить, не будет счастлива… и никогда не встретится с Дмитрием…
А безумный старик говорил, размахивая руками:
– Вы, как когда-то я, напали на след, ведущий к смерти миллионов и миллионов людей! Поймите, несчастная! Едва он узнает о ваших опытах, он поймет, что я открыл свою тайну. И тогда… тогда он подожжет атмосферу, погубит все живое на Земле… «Судьба человечества в ваших руках, мистер Вонельк», – телеграфировал он мне, когда я вырвался из Америки, но не вырвался из его рук. Он все время держал меня в руках! Он напоминал мне о себе! Он, как дьявол, владел моей душой! Огненная реакция и сверхаккумулятор! Два проклятых открытия, каждое из которых страшнее всех водородных и атомных бомб, вместе взятых! Пока я хранил тайну сверхаккумулятора, Вельт держал свое мефистофельское слово – огненная реакция не появлялась. Вредно, слишком on был заинтересован в сохранении тайны сверхаккумулятора. А я не хотел, не хотел ее хранить… Я даже пытался добыть у него радий-дельта. Но он не продал его… Или не знает, где он!..
– Вы безумны, профессор! О каком сохранении тайны огненной реакции может идти речь, когда в Тихом океане над островом Аренида уже горит воздух.
– Что? Что вы сказали? Горит воздух? Так тихоокеанский феномен, который я посчитал газетной уткой, и есть горение воздуха? Значит, я обманут! Он не сдержал слова!..
– Кто он? Какая газетная утка? Разве вы не читаете наших газет?
– Простите, но я был слишком занят, чтобы спасти мир от вас! Я поверил дьяволу! И вот… я – человек, который в жизни своей не обидел и мухи, – роком создан для преступления. Оно совершается вопреки мне в Тихом океане. Скажите, а сгорание воздуха признано опасным для человечества?
– Однозначного ответа пока нет. Но потушить пожар атмосферы все равно необходимо.
– Да, да, необходимо! Необходимо пресечь это преступление точно так же, как необходимо предотвратить преступление еще большее, направленное против всех людей земного шара. И ради этого я совершаю свое преступление здесь… здесь, в этой лаборатории. Я становлюсь преступником. Прощайте, дорогая девушка. Все погибло, все! Напрасно я держал обет молчания. Судьба наказала меня… и весь мир, который я хотел спасти! Я мог бы вас любить, как отец, как дед…
Старик плакал. И Марине все это казалось чудовищным. Телефона в лаборатории не было, его не успели поставить в новом помещении. Как дико понимать, что погибаешь, и не ощущать даже боли!
– Тихая, незримая смерть! – словно угадывая мысли Марины, кричал профессор. – Примите ее стойко… и простите, если можете…
– Простить вас! – в свою очередь, закричала Марина. – Я себе простить не могу, что не засадила вас в сумасшедший дом! Да разве вам остановить историю? Справиться с тысячами ученых, с сотнями лабораторий? Глупо так погибать! Все равно что встретиться с бешеной собакой и не иметь возможности сделать уколы…
Раздался звон разбитого стекла и вслед за тем чей-то голос:
– Кто здесь говорил про уколы? Помогите слезть. Я не знал, что окна так высоко…
Потом послышалось грузное падение.
– Вы, может быть, думаете, что я не все понял?
– Здесь радиация! Смертельно! – крикнула Марина.
– Бегите в окно! – скомандовал Шварцман, но тотчас понял, что окно недосягаемо высоко.
– Милейший, зачем вы здесь? Вы же погибнете? – закричал Кленов.
– А вы хотели погибать без меня? Закройте щит!
– Механизм опускания щита испорчен! Защелка изнутри! – крикнула Марина, бросаясь к проему.
– Нет, извините, – преградил ей дорогу доктор Шварцман. Он первый подскочил к проему и, засунув в него руку, стал шарить там.
Марина закрыла лицо руками.
Раздался глухой стук. Расширенными глазами видела Марина, как тяжелая свинцовая дверца упала и придавила руку доктора у самого плеча. Он громко вскрикнул и застонал.
– Он погибнет… – шептал потерявший голос профессор. – Где лом? Да помогайте же! – хрипел он.
Тело доктора слабо дергалось. Марина видела его склоненную голову, его лысину, покрытую мелкими капельками пота.
Профессор подтащил лом и пытался приподнять тяжелый щит. Марина помогала ему.
– Вы, может быть, думаете, что я не понимаю… – слабым голосом проговорил доктор. – Рука… она теперь сама стала радиоактивной. Находиться с нею рядом не только для меня противопоказано…
Доктор был прав. Рука его, попав в зону сильнейшего излучения, сама стала источником радиации, которая в короткий срок убьет и самого доктора, и всякого, кто окажется рядом с ним.
Кленов и Марина знали это, но исступленно старались приподнять щит и высвободить изуродованную руку.