Майкл Никсон в полной мере использовал судебную трибуну для разоблачения мракобесия воротил капиталистической Америки, которые, прикрываясь пресловутой советской угрозой, готовы были ввергнуть страну и весь мир в губительную для всех ядерную войну.
Стать первым сенатором-коммунистом было крайне ответственно и не менее трудно, ибо средств на предвыборную кампанию у партии было мало и слагались они из доброхотных пожертвований рабочих-автомобилестроителей.
Майкл Никсон остановился в дешевеньком отеле, где коридором служила наружная площадка с перилами и крутой железной лестницей вместо лифта.
Он не ждал никаких посетителей и был удивлен, когда негр-портье, у которого он только что взял ключ от убогого номера, позвонил по телефону, что к нему идет гость с чемоданом, которого провожает мальчик-посыльный.
Майкл пошарил у себя в кармане и обрадовался никелю, который может дать парнишке на чай.
В дверь постучали.
Майкл сам открыл дверь и увидел высокого незнакомого человека с удлиненным лицом и тяжелой нижней челюстью.
Когда Майкл сделал движение по направлению к мальчику-посыльному, незнакомец, взяв у того чемодан, жестом руки остановил Майкла и сам сунул парнишке доллар.
«Ого, – подумал Майкл, – кого это, столь щедрого на чаевые, принесло ко мне?»
– Прошу вас, сэр, проходите, – предложил он.
– Герберт Кандербль – инженер, – представился вошедший. – Я знаю вас и именно поэтому пришел к вам. По делу, – многозначительно добавил он и уселся в кресло, непринужденно заложив правую ногу на выступающее колено. – Мистер Майкл, я слышал, что вы выдвигаете свою кандидатуру в сенаторы от штата.
– Да, сэр, я собираюсь это сделать, – нерешительно произнес Майкл Никсон, стараясь угадать, что нужно этому самоуверенному джентльмену.
– Меня это устраивает, – продолжал гость. – У вас, конечно, на выборную кампанию денег маловато. Но не думайте, что я предложу вам достаточно долларов. Сказать по правде, у меня их нет. Я предоставлю вам нечто, что дороже денег, ибо заинтересован в вашей победе и отстаивании в сенате кое-каких идей, о которых мы с вами еще потолкуем.
– Не рано ли сейчас начинать с меня деятельность лобби, мистер Кандербль?
– Нет, не рано. Вы здорово вели себя на суде, великолепно, по-изобретательски бежали с тюремного двора на геликоптере и шумно реабилитировались в связи с появлением вашей невесты живой и здоровой.
– Которая, между прочим, отказалась от меня, как от приверженца враждебной страны.
– Полцента ей цена, – отрезал Кандербль. – Однако истинно деловые люди заметили вас. И я среди них. Я хочу подкинуть вам одну идею, с которой познакомился в условиях неотвратимой, казалось бы, своей гибели у берегов Ливана.
– Вот как?
– Идея принадлежит русским. Один из них плыл со мной на бочкообразной трубе после потопления нашими доблестными моряками чужого мирного корабля, на котором мы с ним находились. Другой русский выручил меня из воды. Кстати, он был тогда тяжело ранен, не знаю, остался ли в живых. Когда я покидал советский корабль «Дежнев», мой сотоварищ по «трубе спасения» выкрикнул мне вслед один лозунг, который мог бы привести вас в сенат.
– Что вы? Русский лозунг приведет в конгресс США?
– Не русский, а глобальный лозунг всех людей, живущих на земле.
– Какой же это лозунг?
– «МОСТЫ ВМЕСТО БОМБ!»
– О'кэй, сэр! Ведь мир борется против ядерных бомб. Эта борьба неразрывна с моей предвыборной платформой. Но при чем здесь мосты? Вы имеете в виду контакты с русскими?
– Я имею в виду реальный мост, грандиозное инженерное сооружение – плавающий подводный туннель, который мог бы связать наши противостоящие друг другу страны: США и СССР. Я отмахнулся было от этой идеи. Но теперь, после зрелого размышления, вижу в ней обещающую возможность оживления нашей американской промышленности, занятой выпуском мирной продукции, конвертеров, строительства канатных заводов, электростанций, железных дорог – миллионы новых рабочих мест. Возьмите себе на вооружение этот предвыборный лозунг и названные мной перспективы, и вы победите. Тогда и будем говорить о нашей совместной борьбе в сенате. О'кэй?
– Я подумаю, сэр. Этот лозунг не противоречит линии моей партии.
– Я еще принес кое-что для вашей предвыборной борьбы.
И Кандербль стал расстегивать принесенный мальчиком-посыльным чемодан:
– Пожалуйста, Майкл, снимите свой пиджак.
– Вы собираетесь боксировать со мной, Герберт? – пошутил Майкл.
Кандербль с уничтожающей серьезностью посмотрел на него.
Митинг у ворот автомобильного завода был назначен на одиннадцать часов утра.
Люди собирались заблаговременно, сбивались в кучки, о чем-то спорили, размахивая руками. Все новые группы стекались из прилегающих к площади улиц.
Полицейских почему-то не было. Это казалось странным. Ведь рабочие соберутся не для пения псалмов, а слушать будущего красного сенатора и говорить о своих профсоюзных делах.
Когда-то первый автомобильный король Генри Форд наводнил Америку дешевыми автомашинами, доступными рядовым американцам, выведя тем страну на путь Великой автомобильной державы. Беря с покупателей меньше своих конкурентов, он платил рабочим больше, чем они, но ставил условие не состоять в профсоюзе.
С тех пор много утекло и воды и бензина. Наследник Генри Форда-старшего, его внук Генри Форд-младший давно уже отказался от былых дедовских запретов. Заработки на его заводах не больше, чем, скажем, у «Дженерал моторс», цена его автомобилей не меньше, чем у других фирм, а рабочие состоят в профсоюзах, но и теряют работу, как члены профсоюзов в других местах. Теперь каждый работающий думал, как бы не лишиться работы, а владельцы заводов – как бы не обанкротиться. Страх стал движущей силой в городе автомобилестроителей. Впрочем, как и во всех других местах «процветающей» страны самых богатых и самых нищих американцев.
Вот перед такими американцами и должен был говорить на митинге Рыжий Майкл, коренастый, широкоплечий «свой парень» с веснушчатым лицом, носом-картофелиной и озорными глазами.
Многие считали, что у него нет никаких шансов пройти в сенат, и видели в его выдвижении в кандидаты партийную тактику, позволяющую выдвижением кандидатов в президенты и вице-президенты, а сейчас и в сенаторы укрепить влияние левой партии, ненавистной владельцам всех мастей, у которых денег на выборы было куда больше, чем у коммунистов, а следовательно, и шансов на успех.
Кривой Джим скучающе наблюдал, как заполнялась площадь народом, как расставили на ней репродукторы, установили на трибуне микрофоны, похожие на утиные головы на тонких змеиных шеях.