Выбрать главу
Этот день — он настанет скоро! И в последнем огне горя, Разлетятся твои соборы, Министерства и лагеря… Но не слышит земная челядь, Что уже распаялась ось: Что-то мерит и что-то делит, Что-то оптом и что-то врозь… И молиться уже бесполезно, Можно только кричать в небеса: — Зашвырни нас куда-нибудь в бездну, В бездну с чертова колеса! * * * Памяти дочери Так ненужно, нелепо, случайно Разлетаются дни, как пыльца. Детский гроб и снега Алленштайна — Вот чему не бывает конца. Там в снегу, как в тумане, как в дыме, Мы по улицам тесным идем. Там короткое выжжено имя На кресте раскаленным гвоздем. Может быть, мы сидим и поныне Там, в пустом неприглядном кафе, И нам снится — мы где-то в Берлине, Присужденные к аутодафе… Пусть состаримся мы в Сингапуре, Но со всех отдаленных окраин, Через все океанские бури Мы пробьемся к тебе, Алленштайн. Наше место за столиком свято! Ты продрогла, я тоже продрог; Ты нам налил, трактирщик, когда-то Этой смеси, похожей на грог… Мы к тебе по дороге оттуда… И расскажем мы, сидя в тепле, Как мы наше короткое чудо Незнакомой отдали земле. * * * Спят на фасаде даты. Перед фасадом щебень. Жил в этом доме когда-то Гофман фон Фаллерслебен. Тесная деревушка. Вывески крыты ржою. Снова судьба-кукушка Ткнула в гнездо чужое. «Deutschland uber alles» Кто-то вписал любовно Там, где в кирпич вплетались Выкрашенные бревна. Стремителен и придушен, По улицам и полям, От комнат и до конюшен Метался панцер-аларм. Казалось, обвисли нервы, А он еще истязал! Встал на дороге первый Бронированный ихтиозавр. Горячий, отяжелелый, Он грузно пополз по песку, Сверкая звездою белой На обожженном боку. И мы, на него глазея, Стояли ошеломлены В этом страшном музее Окончившейся войны. Когда он пропал за сараем, Ты, обратясь ко мне, Сказала: «Давай погадаем По надписи на броне!» И как бы в ответ он прямо Вырос из-под земли. И мы прочли «Алабама» И в сторону отошли. От океанских закатов До садика за углом Он небо далеких штатов Пронес над своим жерлом. ……………………….. Так же тускнеют даты. Верно, убрали щебень. Жил в том доме когда-то Гофман фон Фаллерслебен. А мы уже в сотом доме — Маемся кое-как. Нет для нас дома — кроме Тебя, дощатый барак! В какую трущобу канем? Кто приберет к рукам? Скоро ль конец гаданьям По танкам и по штыкам? И черт ли нам в Алабаме? Что нам чужая трава? Мы и в могильной яме Мертвыми, злыми губами Произнесем: «Москва». * * * От полустанка до полустанка То водокачка, то вагонетка, Полка, бутылка, консервная банка, Поле да поле, да изредка ветка! От разлуки до разлуки, От судьбы и до судьбы Взяли душу на поруки Телеграфные столбы! Телеграфные столбы — Соглядатаи судьбы! Ветер бреющим полётом Бьет по спинам поездов И поет, поет по нотам Бесконечных проводов! Пой на тысячу ладов, Ветер нищих! Ветер вдов! * * * Строили да рухнуло, Разлетелось в пух! Бомбами из Мюнхена Вышибали дух. Славился музеями, Впутался в бои! Пулями осмеяны Статуи твои. Заново не выстроим, Миру не вернём Скошенное выстрелом, Смятое огнём. Памятник и госпиталь, Церковь и приют. И поныне к Господу Камни вопиют. И на небе вызаря Ржавчину крестов, Весь летишь ты к Изару Броситься с мостов. * * * Я проходил по улицам чужим. Из подворотен выплывала сырость. И вот, как вечность неопровержим, Крутой собор передо мною вырос. Он говорил: ты наглухо прибит К тяжелому, заплаканному миру. Сойди на миг с твоих земных орбит, Плыви со мной по звездному пунктиру! Он делался всё выше и острей, Он в небесах искал себе упора, И я сгорал на каменном костре В средневековом пламени собора. А рядом содрогалась от стрельбы Моей земли последняя дорога. Мне в эту ночь клялись в садах дубы, Что близок день, что мы увидим Бога. * * * Из Дагмар Ник Дальше, дальше. Там ребенок. Брось. Пусть кричит, он размозжен снарядом. Как кулисы, ветер гнет фасады Вкривь и вкось. Кто-то руку взял мою рывком И повлек, смятением объятый, Лик его, как лист бумаги смятый, Незнаком. Может быть, и ты дрожишь впотьмах, Всё отдав, за жизнь цепляясь эту? А во мне почти и жизни нету. Только страх. * * * Кто нам солгал, что умерла война? Кто опознал ее среди усопших? Еще по миру тащится она И рядом с ней ее хромой сообщник. Она идет за нами по пятам И валит нам на головы руины, И к пароходным тянутся бортам Блуждающие в океанах мины. Она лежит на дне сырого рва В гранате, как в заржавленном конверте. Не верьте ей! Она еще жива, Жива еще, беременная смертью! Украденную юность доконав, Она и правду на земле задула. Еще столетье будут из канав Глядеть на нас зевающие дула! О сколько раз еще из-за угла Нас оглушат по черепу и ребрам, Чтоб эти двое, глядя на тела, Обменивались хохотом недобрым! * * * За то, что руку досужую Не протянул к оружию, За то, что до проволок Платтлинга Не шел я дорогой ратника, За то, что под флагом Андреевским Не разнесло меня вдребезги, — За это в глаза мне свалены Всех городов развалины, За это в глаза мне брошены Все, кто войною скошены, И вместо честной гибели По капле кровь мою выпили Тени тех самых виселиц, Что над Москвою высились. * * * Что останется? Ржавчина свалок, Долгий голод, рассказы калек… И подумают дети, что жалок Был прославленный пулями век. Что им скажут какие-то числа Покоробленных временем дат Там, где криво дощечка повисла Над твоею могилой, солдат? И никто не узнает, что душу Ты отыскивал в черном бою, Там, где бомба хрипела: «разрушу», Там, где пуля свистела: «убью»… Где прошел ты, весь в дыме и пепле, В дыме боя и пепле седин, Там, где тысячи гибли и слепли, Чтобы солнце увидел один… * * * Кому-то кто-то что-то доказал И убедил кого-то кто-то в чём-то. Стоит с пробитой крышею вокзал, И всюду хаос Божьего экспромта. Наказывай! Нас не прельщает рай, Твой тихий рай, Твой остров голубиный! На головы нам молнии роняй! Топи в морях! Гони нас в рай дубиной! Во имя человеческой тоски Мы отречемся от Твоей опеки, Чтоб драться вновь за рыжие пески, За облака, за голубые реки! Сжигай дотла! Мы выдержим напор. Гори, земля! Клянусь над пепелищем: Мы первобытный каменный топор В тысячелетних залежах отыщем! Мы выстроим наш непутевый рай! Наш дымный рай! Мы не хотим иного! Останови! Разгневайся! Карай! Нам по счетам выплачивать не ново! Твоя цена не будет дорога. Платили мы, и всё сполна заплатим За наше право убивать врага И другу отвечать рукопожатьем. * * * Тупик. И выход ни один Из тупика еще не найден. И так от детства до седин, От первых до последних ссадин. * * * Бомбы истошный крик — Аэродром в щебень! Подъемного крана клык – на привокзальном небе — Ты, мое столетие! Поле в рубцах дорог: Танки прошли по полю. Запертое в острог, Рвущееся на волю — Ты, мое столетие! Ищущее конец, Бьющееся в падучей, Мученический венец Проволоки колючей — Ты, мое столетие! Кручу за пядью пядь Брали. И вот со склона Ринувшееся вспять, Все растеряв знамена, Ты, мое столетие! Брошенное на штык, Дважды от крови ржавый, Загнанное в тупик Дьяволовой облавой — Ты, мое столетие! Царственные века Были твоим подножьем. Продано с молотка, Выжжено гневом Божьим – Ты, мое столетие! Кости с тобою сложим! Плоть от плоти твои, Шиты твоим покроем. Бурей своей пои! Кровью своей напоим! Верности клятву прими, Ты, мое столетие! * * * Над ветлами, над ульями, Над липами, над пчёлами Гудело утро пулями Свинцовыми, тяжёлыми. Трещало автоматами, Глушило миномётами, Кто прятался за хатами, Кто жался под воротами, А мертвые — кто во поле, Кто брошены на отмели… Прохвастали, прохлопали, Чуть полстраны не отдали! Родимые, да что ж это? Никак землица наша-то! Вся жизнь на вобле прожита, А пушек-то не нажито! Была ж Россия мамонтом, А не прошло полвеку-то — Сожгли тебя! От сраму-то Тебе деваться некуда! Обрадовались, грабили, А непокорны ежели, Мужик ли это, баба ли — На перекрестках вешали! Как у своих-то перчено, А у чужих-то солоно! Как из огня теперича Попали мы да в полымя! Из-под кнута-то отчего, Да под дубину отчима! Тот Соловками потчевал, А этот смертью потчует! Коль две скрестились гибели, Какое сыщешь снадобье? Одну мы гибель выбрали, Коль выбирать уж надобно! * * * Пока не заткнули кляпом Клокочущий рот, пока Не