— Женщины, вѣдь, молодыя… — продолжалъ онъ зловѣщимъ голосомъ. — Еще ночевать здѣсь останутся… Гдѣ я ихъ положу въ грязи этой?… Нѣтъ, лучше пойти въ лѣсъ и повѣситься!.. — вернулся онъ къ своему первоначальному плану.
— Что же намъ дѣлать? — спросилъ я безпомощно. Эта постоянная угроза самоубійствомъ подѣйствовала на мои нервы.
— Подождите, пока пріѣдутъ изъ Якшей! — продолжалъ смотритель. — Тогда возьмите обратныхъ лошадей, и всѣмъ будетъ хорошо. Они непремѣнно должны сегодня пріѣхать! — утѣшалъ онъ меня. — Имъ тамъ сидѣть нечего!..
Въ ожиданіи лучшаго мы попросили чаю. Смотритель вытащилъ на средину измятый самоваръ, и безцеремонно стащивъ сапогъ съ одной изъ ногъ своего сожителя, протянутой поперекъ юрты, приспособилъ его надъ трубой вмѣсто мѣховъ.
— Окаянная жизнь! — говорилъ онъ, ожесточенно надавливая внизъ длинное голенище и тотчасъ же снова вытягивая его кверху. — Вторую зиму здѣсь мучимся. Только тѣмъ и согрѣешься, что водки выпьешь… А водка — пять рублей бутылка. Прямо хоть въ лѣсъ иди да на сукъ вѣшайся!..
Отъ станціи Большія Якши опять начиналась желѣзная дорога, но намъ пришлось просидѣть тамъ сутки, ибо въ этотъ самый день поѣздъ, шедшій изъ Сибири, потерпѣлъ крушеніе и предварительно нужно было убрать съ дороги нѣсколько поврежденныхъ вагоновъ.
Желѣзнодорожное полотно имѣло здѣсь наиболѣе безпорядочный видъ. Спайки рельсовъ разошлись щелями въ два пальца шириной, рельсы разъѣхались вправо и влѣво и на большихъ протяженіяхъ даже извивались, какъ будто струясь по полотну. Не крушенія были удивительны, а то, какимъ образомъ иные поѣзда еще проходятъ благополучно по этимъ извилистымъ желѣзнымъ струямъ.
Изъ Якшей мы выѣхали уже не на долгихъ, а прямо на волахъ. Черезъ каждыя пять верстъ поѣздъ останавливался, и помощникъ машиниста уходилъ впередъ осматривать дорогу. Въ цѣлыя сутки мы успѣли сдѣлать такимъ образомъ всего три станціи. Это впрочемъ не избавило насъ отъ дорожныхъ недоразумѣній. Такъ, на первомъ же разъѣздѣ мы опростали три платформы, нагруженныя ящиками болтовъ, крючьевъ и другихъ желѣзныхъ частей, а потомъ оказалось, что всѣ эти вещи нужно везти дальше. Пришлось нагружать ихъ снова, а между тѣмъ большая часть ящиковъ были въ десять и пятнадцать пудовъ. Какъ всегда, на работу погнали китайскихъ пассажировъ, но на этотъ разъ китайцы заупрямились. Какой-то юркій десятникъ съ бляхой на груди бойко, но тщетно увѣщевалъ ихъ къ послушанію.
— Твой даромъ далеко Хайларъ ѣзжай!.. — кричалъ онъ. — Твой работать не надо, — мой твоя бросай, машинка вози не надо!..
Но китайцы не поддавались.
— Наша мало кушай! — твердили они. — Ящики шибко тяжелый. Таскай нѣту!..
Мы въ это время тоже сидѣли на одной изъ платформъ, такъ какъ ѣхать все время въ вагонѣ было скучно. Послѣднія три платформы были наполнены артиллерійскими солдатами, возвращавшимися въ Забайкалье изъ Харбина, а на четвертой платформѣ — десятка полтора казаковъ расположились вмѣстѣ съ лошадьми и сѣномъ для корма. Двое казаковъ съ саблями на-голо охраняли молодого парня, который пересылался на судъ за кражу со взломомъ. Группа солдатъ ѣла вяленую кету, раздирая ее руками и запивая мутнымъ кирпичнымъ чаемъ безъ сахара. Другіе громко и стройно пѣли новую пѣсню: «Навели мы свои пушки на китайскія поля!..»
— Ребята! — подскочилъ десятникъ, — вонъ китайцы работать не хотятъ!..
Солдаты бросили рыбу и чай и поспѣшно стали соскакивать съ платформъ.
— Пойдемте китайцевъ за ноги тащить! — весело кричали они, взапуски устремляясь къ переднимъ платформамъ. Имъ, очевидно, надоѣло сидѣть неподвижно на мѣстѣ, и они были рады неожиданному случаю размяться. Общее увлеченіе было такъ велико, что даже арестантъ и его два конвоира прибѣжали вмѣстѣ съ другими.
Черезъ пять минутъ упрямство китайцевъ было сломлено. Облѣпивъ со всѣхъ сторонъ тяжелые ящики, они съ большими усиліями вкатывали ихъ вверхъ по наклону деревянныхъ слегъ, подложенныхъ снизу. Нѣкоторые еще всхлипывали отъ только что полученнаго урока, но рабочая суета разгоралась привычной полубезсознательной волной.
Около каждаго ящика копошилось человѣкъ двадцать.
— Гу! — вскрикивалъ человѣкъ, стоявшій впереди, которому приходилось высоко протягивать руки для того, чтобы поддерживать ящикъ.
— Тунъ, тунъ, тунъ! — громко отвѣчали другіе, дружно налегая руками и плечами на неподатливую тяжесть. Ящикъ поднимался вверхъ на вершокъ или на два.