Между прочимъ онъ разсказывалъ: — Съ мѣсяцъ тому назадъ явилась ко мнѣ въ контору дама, истинно-русская дама… — «Я, говоритъ, хочу имѣть съ вами частный разговоръ. Можно получить огромный заказъ на цѣпи и скрѣпы за столько-то процентовъ». — А я говорю: «Если обходнымъ путемъ, то я не согласенъ». Она помялась, ушла. На другой день присылаетъ письмо: «Нѣтъ ли у васъ подъ руками заложеннаго имѣнія? Можно еще получить по двадцати рублей за десятину». — Вотъ какія дѣла…
Я не былъ вполнѣ увѣренъ, дѣйствительно ли заводчикъ Пьянковъ проявилъ на дѣлѣ столько безкорыстія. Но все-таки разсчеты Молоткова «получить мѣстечко» показались мнѣ довольно проблематичны.
— Я химію знаю, — говорилъ Молотковъ, — электрическій элементъ. Могу всякую кислоту составить. Я отъ студента научился на практической работѣ.
— А вы кто, крестьянинъ?
— Да, городской крестьянинъ заштатнаго города Починки. Землю бросили обществу. Можетъ, подъ старость годится. Выдѣлить землю у насъ трудно. Одинъ захотѣлъ выдѣлиться, фотографіей живетъ. Заклевали его. На сходѣ кричатъ: «Не надо, не хотимъ!» Кто антихристомъ его называетъ, а кто анархистомъ. — «Думаешь, помѣщикомъ будешь, — такимъ же мужикомъ!».. Чертъ съ ними.
— Теперь совсѣмъ безъ мѣста сижу, — прибавилъ онъ, помолчавъ. — Была телеграмма изъ Оренбурга, товарищъ мѣсто сулилъ. Изъ-за этого дѣла не уѣхалъ. Остался ждать.
Онъ тяжело вздохнулъ.
— Ежели долго отвѣта не будетъ, придется попуститься, — сказалъ онъ негромко. — Богъ съ ними, пусть дѣлаютъ, какъ знаютъ. У меня семейство…
Теперь я понималъ его ближе. Это былъ обыкновенный россійскій обыватель, который уже отказался отъ своего новоявленнаго гражданскаго долга и думалъ о своемъ семействѣ и о кускѣ хлѣба.
— Должны же они обратить вниманіе, — выкрикнулъ Молотковъ высокимъ, почти истерическимъ звукомъ. — Изъ-за этого дѣла человѣкъ убился…
Да, должны же.
5. Погромъ
Горбатовскій погромъ не привлекъ особеннаго вниманія. Газеты упомянули о немъ, потомъ напечатали краткое извлеченіе изъ судебнаго отчета и въ свое время — извѣстіе о Высочайшемъ помилованіи преступниковъ.
Въ то время было слишкомъ много погромовъ. Писать приходилось о самыхъ, такъ сказать, эффектныхъ, гдѣ число жертвъ доходило до сотенъ, — Одесса, Баку, Томскъ, Бѣлостокъ, Сѣдледъ. Всѣхъ не перечтешь.
Черносотенцы, однако, оказались внимательнѣе къ Горбатовскому погрому. Адвокатъ Булацель затѣялъ цѣлую кампанію противъ нижегородскаго суда и довелъ его побѣдоносно до конца, даже получилъ офиціальное одобреніе.
Дѣйствительно, горбатовскій погромъ — одинъ изъ самыхъ любопытныхъ и многозначительныхъ.
Другіе погромы были шире и грандіознѣе. Но этотъ, благодаря особому стеченію обстоятельствъ, представляетъ собой какъ бы соціологическій препаратъ россійской неразберихи, взятый въ самой толщѣ народнаго тѣла и свободный отъ постороннихъ примѣсей. И если изучить его даже со стороны, то можно видѣть болѣе или менѣе ясно, откуда пошло освободительное движеніе, какъ протекало оно и обо что разбилось.
Мнѣ пришлось видѣть рядъ пострадавшихъ и свидѣтелей Горбатовскаго погрома. Я говорилъ съ людьми, которые часами сидѣли въ чуланѣ или подъ казеннымъ столомъ, ежеминутно ожидая гибели. Столъ былъ покрытъ зеленымъ сукномъ, и на столѣ стояло зерцало. Кругомъ бѣгали погромщики съ кирпичами и окровавленными палками. Складки казеннаго сукна висѣли до полу и дали защиту. Другой защиты не было. Я разспрашивалъ людей, которые видѣли, какъ Завирущевъ «скакалъ» и «топтался» по тѣлу Горбунова, и Чичеринъ набивалъ осколки стекла въ горло Романову, и были безсильны вступиться.
Память о погромѣ не прошла безслѣдно даже для уцѣлѣвшихъ. Курочкинъ, членъ управы, высокій мужчина въ цвѣтѣ лѣтъ, сталъ нервнымъ и мнительнымъ. Мы переѣзжали Волгу вмѣстѣ съ нимъ въ лодкѣ, въ ясный лѣтній день при тихой погодѣ.
Когда набѣжала легкая зыбь и лодка качнулась, онъ сталъ волноваться и хвататься руками за бортъ.
— Пустите меня обратно, — сказалъ онъ, — я не могу…
Ему пришлось пережить во время погрома ужасныя минуты.
Убійцы, покончивъ съ Горбуновымъ и Романовымъ, ворвались въ комнату, гдѣ скрывались Курочкинъ и Воскресенскій.
Они не знали ихъ въ лицо и спрашивали: «Гдѣ Курочкинъ?»