Разсчеты погромщиковъ, какъ извѣстно, оправдались. Мнѣ разсказывали мѣстные люди: Раньше, во время суда они опустили голову, а теперь опять задрали носъ: «Надо, говорятъ, было всѣхъ перебить. А то непріятности вышли, свидѣтели, суды, — никто бы не показывалъ».
Съ другой стороны, прокуроръ и весь окружной судъ поплатились серьезными непріятностями за свою смѣлость.
Послѣ двойного убійства толпа громилъ хлынула къ дому Серебровскаго. По дорогѣ нашли бывшаго волостного писаря Сергѣя Мерзлова и избили его до безчувствія.
Били также Макарова, Смирнова и другихъ.
Дѣти Серебровскаго, Елизвой, 12 лѣтъ, и Нина, 14 лѣтъ, спрятались на чердакѣ, но ихъ нашли. Чичеринъ говорилъ, что ихъ надо убить, но другіе возражали: «не надо!»
Они опять убѣжали и спрятались въ банѣ.
— Я Чичерина знаю, — сказалъ мальчикъ на судѣ.
— Какъ не знать, — возразилъ Чичеринъ съ усмѣшкой. — Вмѣстѣ съ отцомъ у насъ въ усадьбѣ прокламаціи раскидывалъ.
Мальчикъ трясся и молчалъ.
Это одна изъ многихъ выдумокъ того же черносотеннаго стиля…
Послѣ того погромщики ворвались въ домъ мѣстнаго купца Кочуева. Они кричали: «Гдѣ ихъ прячешь? Отдавай!» Но у Кочуева никого не было.
Серебровскій съ женою и еще одинъ служащій, Ложкаревъ, спрятались въ управѣ.
Они видѣли изъ оконъ, какъ убивали Романова. Онъ повернулся на животъ въ лужѣ крови. Его стали топтать ногами. Тогда они отошли отъ окна и встали за перегородку. Они простояли здѣсь до вечера, ежеминутно ожидая смерти. Погромщики приходили и уходили разъ пять.
Сторожъ бралъ метлу и принимался мести полъ.
— Вы видите: никого нѣтъ. Я убираю!
Воскресенскій и Курочкинъ тоже скрывались въ управѣ.
Передъ вечеромъ исправникъ прислалъ сказать: «Будьте спокойны». Они испугались еще больше, но исправникъ тоже трусилъ и не зналъ, что дѣлать. Они вышли садами въ поле, пробирались оврагами, канавами, позади черносотенныхъ селъ. Потомъ достали лошадь и уѣхали на хуторъ въ семи верстахъ отъ города.
Когда стемнѣло, группа Серебровскихъ тоже рѣшилась выйти. Имъ пришлось проходить больничнымъ коридоромъ. Окна смотрителя-черносотенца сіяли огнями напротивъ. Тамъ шла пирушка. Но ихъ не замѣтили. Они перелѣзли черезъ заборъ. Г-жа Серебровская оборвала на себѣ платье. Они оказались на краю города.
— Вездѣ дозоры ходятъ, — говорилъ Ложкаревъ, — стерегутъ насъ.
Онъ залегъ въ канаву. Серебровскіе рѣшили идти черезъ заводы, окружающіе городъ.
Въ довершеніе всего Серебровскому нездоровилось еще съ вечера, и онъ насилу шелъ.
Жена понукала: — Пойдемъ потихоньку, до Павлова дойдемъ.
— Какъ мы дойдемъ? — возражалъ Серебровскій. — Замерзнемъ, голодные, раздѣтые.
Онъ разсказывалъ мнѣ дальше: — «Пошли мы. На улицахъ было тихо. Народу не было. Только какой-то дядя раму тащилъ изъ нашего дома. Жена узнала.
Я шапку потерялъ, жена свою дала. А голову себѣ повязала обрывкомъ юбки. Я изображалъ пьянаго, очки снялъ, спряталъ. А она жену такую. Въ тотъ день было много пьяныхъ.
Дошли до села Окулова, стали лошадей нанимать.
— Кто, откуда? — „А, не надо, дойдемъ пѣшкомъ“.
Спасибо, на полдорогѣ встрѣтили горбатовскаго ямщика обратнаго. За большія деньги поворотилъ въ Павлово, повезъ насъ.
Ѣдемъ, темно. А эти рожи передъ глазами, и зубы стучатъ.
Въ Павловѣ выѣхали на пристань. Тамъ освѣщенный пароходъ. Крики: ура! Мы испугались, думали: тоже погромъ. Потомъ отрезвились, видимъ, это свои…»
Такъ совершилось бѣгство интеллигенціи изъ города Горбатова.
— Какія перемѣны произошли въ Горбатовѣ за послѣдніе три года послѣ погрома?
— Ничего хорошаго, — говорили мнѣ свѣдущіе люди.
Федяковъ и его товарищи завладѣли потребительской лавкой и немедленно ликвидировали ее, просто разобрали по рукамъ. Синдикатъ пеньковаго производства преуспѣваетъ. И даже заработная плата стала ниже прежняго. Канатчики совсѣмъ отощали.
И опять таки любопытно сравнить село Богородское по сосѣдству. Несмотря на аресты и экзекуціи, пріобрѣтенія недавней эпохи наполовину сохранились въ Богородскомъ. Рабочій день короче прежняго и плата выше. Только продукты вздорожали. Въ Горбатовѣ продукты, конечно, тоже вздорожали, а платежныя средства упали.
— Есть ли какой поворотъ въ настроеніи? — полюбопытствовалъ я.
— Есть поворотъ… Теперь всѣ соболѣзнуютъ женѣ Горбунова. Ей собрали въ Нижнемъ 300 рублей, она лавочку открыла. Покупаютъ у ней. «Мужа твоего занапрасно убили. Все занапрасно». Медленно, тупо идетъ… А купцы все ругаются…
Трудно сдвинуть съ мѣста такую твердыню, какъ Горбатовъ…