Все было сѣро, и рѣка какъ будто подернулась сухою плѣсенью.
Мы ѣхали на какомъ-то странномъ пароходѣ, похожемъ на трехъэтажную жаровню. Мы сидѣли на рѣшеткахъ, и солнце жгло насъ своими отвѣсными лучами. Мы были какъ рыба, которая вялится на сушильнѣ.
Жаровня перевезла насъ на другой берегъ и бросила на косогорѣ. И когда мы поднимались отъ пристани вверхъ, увязая по колѣно въ горячемъ пескѣ, я подумалъ невольно:
«Вотъ оно, сонное царство. Отсюда хоть три года скачи, никуда не доскачешь».
Потомъ начались сѣрыя избы и немощенныя улицы Покровской слободы.
Покровская слобода — не деревня и не городъ. Жителей сорокъ тысячъ, но по улицамъ они не ходятъ. По улицамъ ходятъ только свиньи, именуемыя въ просторѣчіи «французами».
— А какія у васъ есть общественныя учрежденія?
— Есть волостной сходъ, сельское правленіе, кутузка.
Волостной сходъ Покровской слободы представляетъ нѣчто сугубо нелѣпое. Собирается человѣкъ съ тысячу или полторы. И, какъ водится, галдятъ и пропиваютъ оброчныя статьи. Пропили биржу, потомъ явился костомольный заводъ…
— Провести одинъ сходъ, я бы ста рублей не взялъ — говорилъ мнѣ бывшій старшина Шаповаленко, человѣкъ ярко прогрессивный и всѣми уважаемый: — тысяча человѣкъ галдятъ, а о чемъ — не знаютъ. Насъ слишкомъ много для волостного устройства. Бываютъ сходы предварительные, на четыре квартала сходъ, но и тѣ не помогаютъ. Мы тащимъ крестьянъ на городовое положеніе, а они упираются. Конечно, теперь не платятъ, тогда платить придется. Зато будемъ невѣжество искоренять. А то приходилось ставить имъ школы почти насильно…
Половина покровскаго населенія занимается земледѣліемъ и большую часть времени проводитъ на хуторахъ, верстъ за пятьдесятъ, въ степи. Другая половина состоитъ изъ приказчиковъ, конторщиковъ, желѣзнодорожныхъ рабочихъ. Первая половина — грузнаго склада, почтенныхъ лѣтъ, съ лицами, сожженными солнцемъ, съ широкими плечами и неторопливыми движеніями. Она послала въ первую Государственную Думу своего представителя И. И. Пустовойтова. Многіе, вѣроятно, еще помнятъ эту тяжелую, сильную, молчаливую фигуру.
Вторая половина моложе. Она тоньше складомъ, съ городскими навыками и какой-то странной степной меланхоліей. Она послала во вторую Государственную Думу желѣзнодорожнаго служащаго Комаря, который въ свое время угодилъ въ тюрьму и подъ судъ, наряду съ другими эсдеками. Два депутата и два наслоенія жителей…
Въ концѣ концовъ наружность Покровской слободы обманчива, и напрасно она представляется такимъ соннымъ царствомъ.
— Вся наша молодежь стремится къ образованію, — разсказывалъ знакомый приказчикъ. — Цѣлую зиму черезъ Волгу ходили въ Саратовъ лекціи слушать въ народномъ университетѣ. А у насъ не разрѣшаютъ, хоть что хочешь. Все равно, книжки покупаемъ, газеты, на послѣдніе гроши. Ищемъ свѣта, какъ будто подсолнухи…
Въ одномъ пыльномъ переулкѣ мы нашли газетную вывѣску и неизбѣжнаго «корреспондента». Этотъ корреспондентъ довольно извѣстенъ въ Саратовѣ. Его зовутъ въ просторѣчіи «Волна» за быстроту движеній, а также за то, что еще недавно каждая его статья начиналась словами: «Волна освободительнаго движенія»…
— Я крестьянинъ, — сказалъ мнѣ корреспондентъ, — прежде воздѣлывалъ хлѣбъ и сѣно, помедоры, огурцы и прочіе продукты. Теперь я сталъ интеллигентомъ…
Отъ газетной «Волны» мы попали къ бывшему волостному старшинѣ, имя котораго я упомянулъ выше.
И. А. Шаповаленко — яркая, характерная фигура. Онъ два раза былъ выборщикомъ въ Государственную Думу. Это богатый земледѣлецъ. Отъ его сильнаго тѣла какъ будто исходитъ запахъ степной земли, свѣже развороченной плугомъ.
Руки у него черныя и твердыя, какъ желѣзо. У него есть скотъ, земля и дома, но онъ управляетъ своимъ хозяйствомъ, какъ машинистъ паровозомъ.
На сѣверѣ такихъ людей нѣтъ. Они окулачились, занялись торговлей или ушли въ городъ.
— Я посѣвщикъ, — разсказывалъ Шаповаленко своимъ неторопливымъ голосомъ. — Шестьсотъ десятинъ засѣваю. Землю сѣять, все равно въ карты играть. У насъ еще есть около чего съ ума сходить. Разъ — недородъ, другой разъ недородъ, а потомъ можно пятьдесятъ рублей съ десятины выручить. Вѣдь это тридцать тысячъ рублей. Еще наша земля не вся выпахана. Вонъ я сѣялъ землю, — она десять годовъ отдыхала.
— Если не земля, зачѣмъ вы пристали къ освободительному движенію? — задалъ я вопросъ.