Все это было конфисковано у облавщиковъ и гнило безъ пользы.
Первый рыбачій поселокъ былъ расположёнъ въ шести верстахъ отъ города. У него не было имени. Онъ существовалъ шесть лѣтъ, и въ немъ обитало семь семействъ.
Надсмотрщикъ скромно остался у нашей лодки:
— Идите къ нимъ одни. Они наши околыши не очень уважаютъ.
Но ловцы окликнули его довольно дружелюбно:
— Василій Андреичъ, иди, дѣло знакомое.
— Здравствуй, Василій Андреичъ, — сказалъ одинъ. — Помнишь, какъ ты у меня въ прошломъ году сѣтку отнялъ.
— А у меня лодку увелъ…
Василій Андреичъ только смѣялся: — Я надзиратель строгій, у меня всѣ равные.
— Ничего, — успокоивали его ловцы. — Мы народъ верховой, не такъ, какъ здѣшніе, мы подъ властью закона. Развѣ только по берегу бѣжать да кричать: «Эй, Василій Андреичъ, пожалѣй мою бѣдность, отдай сѣтку»…
Ловцы жили въ досчатыхъ шалашахъ и въ какихъ-то странныхъ норахъ, вырытыхъ въ землѣ.
Землевладѣлецъ Макаровъ далъ имъ разрѣшеніе пріютиться на этомъ пескѣ, безъ всякой платы.
— Но только куренка нельзя завести, — жаловались ловцы. — О коровѣ и думать нечего.
Мужчины были босы и въ лохмотьяхъ, нагіе ребятишки копошились у воды. Эти люди жались другъ къ другу на своемъ уныломъ берегу, какъ дикіе гуси на отдыхѣ, во время перелета. Но они не улетали. У нихъ не было крыльевъ. Имъ некуда было летѣть.
— Зачѣмъ вы сюда пришли? — спросилъ я.
— Куда же намъ дѣваться? — сказалъ старый рыбакъ. — Мы верховскіе, саратовскіе, изъ Золотова села. Отъ отцовъ и дѣдовъ извѣчные рыболовы. Только на Волгѣ рыбы не стало, стерлядь осталась мѣстами, такъ она жиловая, гдѣ ее отыщешь? Поневолѣ ушли сюда, кто за десять лѣтъ назадъ, кто за двадцать. Да такъ и бьемся. Тамъ, видно, хорошо, гдѣ насъ нѣту.
Всѣ мужики поселка обступили насъ кругомъ. Они галдѣли, какъ грачи, и говорили наперебой.
Обращались они къ Василію Андреичу какъ къ старому знакомому.
— Небось, все за богатыми ходите, — кричалъ старикъ. — А намъ какъ жить? Дѣлаютъ съ нами такъ, какъ будто за шею подвѣшиваютъ и душатъ. Запретъ завели. Ну, сдѣлай запретъ на одинъ мѣсяцъ, чтобы для всѣхъ, а то морскимъ пропуска даете. Намъ жить нельзя въ эти мѣсяцы…
— Постойте, — сказалъ Василій Андреичъ. — Вы это неладно говорите. Хлѣбъ тоже двѣ недѣли жнутъ, весь годъ живутъ. Такъ и рыба. Дай вамъ волю, вы всю рыбу изъ рѣки выловите.
— Твои бы ребятишки голодные пищали, — грубо сказалъ другой ловецъ помоложе, — ты бы тоже небось ловилъ. Вонъ напужались отъ смуты, стали сдавать участки крестьянскимъ обществамъ. А намъ какая выгода. Они по себѣ дѣлятъ, насъ не допущаютъ.
— Съ новосела берутъ двадцать-пять рублей, — сказалъ старикъ, — а со своего три рубля, развѣ это по Божьему? А лучшія тони купцамъ въ аренду сдаютъ за деньги. Что это за порядокъ?
Кстати сказать, все это было правда. Крестьянскія общества плохо справляются съ полученными участками. Свѣдущіе люди даже говорили, будто рыбное управленіе затѣяло рядъ предметныхъ уроковъ въ этомъ направленіи, въ родѣ французскихъ національныхъ мастерскихъ, съ тѣмъ, чтобы доказать народу и, главное, петербургскому начальству, что безъ крупныхъ арендаторовъ нельзя обойтись. Были очень показательные случаи. Селеніе Могой даже отказалось отъ аренды, и ее переняла группа частныхъ промышленниковъ, которая очень кстати оказалась подъ руками. Въ договорѣ сказано, что она дѣйствовала изъ великодушія, «желая выручить крестьянъ изъ затруднительнаго положенія».
Василій Андреичъ задумчиво смотрѣлъ на ловцовъ. — Что же съ вами дѣлать? Я придумать не могу…
Они приставали къ нему такъ долго и настойчиво, что, кажется, имъ овладѣла иллюзія власти.
— Я скажу что́, — подхватилъ старикъ. — Невода уничтожить, аренды тоже. Надо билеты завести на каждаго ловца, рублей двадцать-пять или тридцать, — казнѣ доходъ, и намъ жить можно. А скупка, цѣна — пускай будетъ вольная, безъ всякаго запрета.
— То-то, цѣна вольная, — сказалъ надсмотрщикъ. — Да васъ столько наберется — вы не то что рыбу, всю воду изъ рѣки выхлебаете.
— Съ богатымъ такъ заговори, — сказалъ рыбакъ, — небось и на васъ не посмотрятъ, удушатъ тотчасъ.
Василій Андреичъ не отвѣтилъ.
— Въ прежнее время жить можно было, — сказалъ старикъ, — выѣдетъ ловецъ, поймаетъ севрюгу, осетра икряного. Рублей двѣсти сходило съ хорошаго улова. Сейчасъ пойдетъ на базаръ, деньги не деньги, шелкъ не шелкъ, платки не платки. По пяти самоваровъ покупали. Краснымъ виномъ ноги обмывали. Спуститъ все и опять на промыселъ. Теперь наша уха жидкая стала.