На пристани я купилъ газету «Тверская Жизнь». Она была похожа на этого образованнаго нищаго. Газета безъ телеграммъ, безъ направленія и безъ всякаго содержанія. Выходитъ «временно по воскресеньямъ», какъ сказано въ заголовкѣ. Между прочимъ, запрещено писать объ администраціи и о полиціи, о городскихъ дѣлахъ и о земскихъ, и о всякихъ другихъ. Тѣмъ не менѣе, редакторъ ухитрился нажить себѣ штрафъ въ триста рублей и уже три недѣли сидитъ въ узилищѣ, и за редактора подписывается его жена, согласно послѣднему разъясненію вятскаго губернатора, и на деревянномъ столбѣ подъ плакатомъ ломбарда приклеено еще объявленіе: «Въ редакціи газеты „Тверская Жизнь“ продается зеркало, узкій коверъ и половая лампа»… Что такое половая лампа я не знаю, но распродажа редакціонной обстановки идетъ плохо. Боюсь, что редакторъ соберетъ свой штрафъ только къ концу отсидки.
— Не думайте, — живо возражаетъ мой спутникъ. — У насъ прежде была настоящая газета, я редакторомъ былъ.
— Да? — спрашиваю я вѣжливо. — А сколько вышло номеровъ?
— Номеровъ мало, — признается спутникъ.
— Сколько?
— Одинъ всего, — кротко сообщаетъ спутникъ; — былъ конфискованъ на станкѣ, — прибавляетъ онъ съ нѣкоторой гордостью.
— Позвольте, — припоминаю я, — не за эту ли газету вы попали подъ судъ?
— Да, — соглашается спутникъ, — но вѣдь меня оправдали. Прокуроръ почти отъ обвиненія отказался.
Обѣднѣла Тверь, разорилась и обезлюдѣла, прижучилась, молчитъ. Вся верхняя Волга прижалась, нахохлилась и только пересчитываетъ по пальцамъ своихъ плѣнныхъ депутатовъ и разсказываетъ шопоткомъ анекдоты о своихъ губернаторахъ.
Въ Твери — Петрункевичъ (онъ еще не сидитъ), въ Рыбинскѣ — Строгановъ, въ Ярославлѣ — Шаховской, въ Костромѣ — Френкель. Это первый рядъ.
Въ Твери — фонъ Бюнтингъ, въ Ярославлѣ — Римскій-Корсаковъ, въ Костромѣ — Веретенниковъ. Это второй рядъ.
Славные анекдоты разсказываетъ Волга о губернаторахъ, сочные, съ подъемомъ. Каждый городъ старается побить рекордъ: — Вотъ пишутъ о Думбадзе. Что вашъ Думбадзе. Вотъ у насъ…
Я соберу эти анекдоты въ отдѣльную книгу и издамъ особо.
— А какія у васъ есть общества?..
— Не регистрируютъ ихъ.
— А собранія бываютъ?..
— Нѣтъ, не бываютъ!
— А просвѣтительныя учрежденія есть?..
— Нѣтъ, — нѣту…
Чертъ знаетъ что.
— Зато населеніе развилось, — сообщаетъ одинъ, — стало больше достоинства, но перепуганы ужасно, свободнѣе говорятъ, но разговаривать боятся…
Чертъ знаетъ что такое.
— Наше населеніе по существу черносотенное, — сообщаетъ другой, — но очень сознательное, такъ сказать, конституціонное. Даже тѣ, что управу громили, были истые конституціоналисты…
Ничего не разберешь.
Среди «третьяго элемента» развелось по нынѣшней модѣ множество скептиковъ. Что они говорятъ, понять трудно. Они путаютъ свои прежнія надежды и новое уныніе.
Если обратиться къ дѣламъ матеріальнымъ, получаются свѣдѣнія болѣе осязательныя. Растетъ травосѣяніе, сохи смѣняются плугами, мѣстами происходятъ передѣлы полей на болѣе широкія полосы вмѣсто прежнихъ узкихъ.
Тверской агрономъ разсказывалъ мнѣ слѣдующую исторію. Первая пароходная станція отъ Твери по Волгѣ внизъ, это — село Лисицино. Въ этомъ селѣ пятнадцать лѣтъ тому назадъ одинъ крестьянинъ, Яковъ Черный, завелъ плугъ. Сельскій сходъ собрался и запретилъ ему пахать плугомъ, даже бумагу составилъ въ этомъ смыслѣ. — Плугъ землю воруетъ — говорили крестьяне. Дѣло въ томъ, что крестьяне пашутъ на узкихъ полосахъ безъ всякихъ межниковъ. Межа есть только математическая линія. Соха при пахотѣ сваливаетъ землю въ сосѣднюю борозду. Плугъ сваливаетъ землю внутрь. Если нѣсколько сосѣдей пашутъ сохами, къ концу пахоты каждый сваливаетъ сосѣду землю съ крайней правой борозды и, въ свою очередь, получаетъ чужую землю на крайней лѣвой бороздѣ. Если пахать рядомъ сохою и плугомъ, то плужный участокъ каждый годъ получаетъ наваленной земли на одну лишнюю борозду. Полосы бываютъ очень узкія, десять бороздъ, даже пять бороздъ. Такимъ образомъ годъ за годомъ одинъ участокъ будетъ отдавать свою землю другому, понижаться и бѣднѣть. Оттого крестьяне и говорятъ, что плугъ землю воруетъ.
Яковъ Черный однако обозлился.
— Я не брошу плуга, — заявилъ онъ, — а за соху нипочемъ не возьмусь, видѣть ее не могу. Лучше хозяйство нарушу и уйду въ городъ.
Запрещеніе схода оказалось незаконнымъ. Теперь я вамъ задамъ, — объявилъ Яковъ Черный и привелъ въ городъ семь новыхъ единомышленниковъ покупать плуги. — Теперь не запретите!..