Этотъ дружинникъ былъ крестьянинъ. Интеллигентъ не сталъ бы такъ разсказывать. Я смотрѣлъ на его руки. Онѣ были узкія, сухія. Весь онъ былъ маленькій, проворный, сухой. И голосъ у него былъ тихій и какъ будто кроткій. Но даже товарищей его покоробило отъ этого тихаго разсказа.
Татарскіе подвиги были нисколько не лучше.
— Вотъ здѣсь стоялъ Ашуровъ, — разсказывала мнѣ одна бакинская дама, — и смотрѣлъ на пожаръ. Горѣло въ армянскомъ кварталѣ, и доносились крики. А онъ смѣялся и говорилъ: «Ахъ, какъ горитъ. Сердце радуется»…
Равенство силъ ярко сказалось въ шушинской рѣзнѣ. Мнѣ разсказывали дружинники:
— «У насъ были три рѣзни въ Шушѣ. Послѣ первой рѣзни татары заперли ущелье Агдамъ, откуда караваны приходятъ въ Карабахъ.
Наши села остались безъ хлѣба. Тогда мы заперли ущелье Аскерянъ, на десять верстъ ниже. Тамъ есть старыя башни по обѣ стороны ущелья.
Татары забирали наши караваны, а мы татарскіе, сахаръ, хлѣбъ. Все встало. Соль пересылали въ конвертахъ по почтѣ. Купцы стали посылать смѣшанные караваны, армяно-татарскіе, подъ бѣлымъ флагомъ. Дойдутъ до города, разберутъ. Это твое, а это мое.
Долго терпѣли, потомъ поневолѣ пришлось помириться. Оттого даже пословица составилась: „Если вы намъ запрете Агдамъ, мы вамъ запремъ Аскерянъ“».
Несмотря на сотни убитыхъ и огромныя матеріальныя потери, армяне вышли изъ этой борьбы съ повышеннымъ самосознаніемъ.
Мелкіе люди теперь единодушно повторяютъ: — Стало другое житье. Четыре года тому назадъ попробуй, не дай дороги татарину — убьютъ. Татарскіе беки прислали въ село: татарину нужно ячменя, того и сего. Поневолѣ давали. Теперь чужимъ не даемъ… Пастухи мимо гонятъ татарское стадо на горные луга, потравъ не оберешься. Теперь какую дорогу укажешь, проходятъ, какъ по стрункѣ. Тихо, хорошо. Новый свѣтъ увидали…
Эта новая равноправность дала также нѣкоторые неожиданные результаты. Разбойники прежде были исключительно татарскіе. Они грабили кого попало, мусульманъ и христіанъ. Теперь армянское племя обзавелось собственными разбойниками. Оно имѣетъ ихъ, кажется, больше, чѣмъ нужно. Мирное размежеваніе племенъ отразилось и въ этой области. Армянскіе и грузинскіе экспропріаторы грабятъ только христіанъ, татарскіе головорѣзы грабятъ мусульманъ. Тѣ и другіе соперничаютъ въ удальствѣ и отзываются другъ о другѣ съ уваженіемъ: «Это хорошіе, правильные люди. Они убиваютъ только своихъ».
Съ армяно-татарской рѣзней связано также пробужденіе татарскаго народа. По крайней мѣрѣ, это одна изъ его причинъ.
— Безъ этого грома дольше спали бы, — говорилъ мнѣ одинъ татарскій наборщикъ, — бывшій сапожникъ. — Я ставилъ каблуки, теперь научился ставить буквы вмѣстѣ…
Пробужденіе магометанскихъ народовъ — фактъ общеизвѣстный. Онъ бросается въ глаза не только въ Турціи и въ Персіи, но также въ Казани и въ Астрахани, въ Баку и въ Тифлисѣ.
Во всѣхъ этихъ мѣстахъ завелись молодые татары, которые очень похожи на константинопольскихъ младотурокъ. Они составляютъ теперь опредѣленный типъ. Ихъ можно узнать даже по внѣшности и по выраженію лица.
Я встрѣчалъ эти фигуры въ черныхъ шапочкахъ и полуевропейскомъ платьѣ въ Казани и въ Астрахани, въ Баку и въ Тифлисѣ. Ихъ можно узнать даже въ толпѣ. У нихъ веселые глаза, бойкіе, самоувѣренные. Они южане по темпераменту, страстные и простодушные, привычные къ риску, оптимисты по настроенію.
Они переживаютъ героическую эпоху, медовый мѣсяцъ культурнаго самосознанія, въ родѣ того, какъ мы переживали въ шестидесятые годы. Они затронули сразу всѣ области жизни. Политика, религія, театръ, многоженство, новая мебель, музыка, новая школа, новая литература. Они не хотятъ оставить камня на камнѣ отъ прежней косности.
Чѣмъ дальше, это становится шире. Вмѣстѣ съ тѣмъ прежнее стихійное единодушіе смѣнилось расчленіемъ. Явились татарскіе эсдеки и магометанскія забастовки. Съ другой стороны, появились магометанскіе черносотенцы.
Сомнѣнія и споры, которые волнуютъ мусульманское общество, для насъ новы и неожиданны.
Напримѣръ, женская чадра. Казанскія и астраханскія татарки разрѣшили этотъ вопросъ сравнительно давно. Онѣ сняли чадру съ лица и набросили ее на голову. Молодыя женщины ходятъ по улицамъ, ѣздятъ въ конкѣ и порой не безъ кокетства драпируются своимъ отслужившимъ покрываломъ. Впрочемъ, мусульманскую женщину, даже свободную отъ покрывала, можно узнать съ перваго взгляда. Въ ея лицѣ сохранилось что-то дикое, застѣнчивое, и кажется, что при первой опасности она опять наброситъ на лицо эту цвѣтную ткань, и изъ пестрой бабочки снова превратится въ невзрачную куколку.