Мы всѣ молчали. Только дымъ отъ костра поднялся кверху тонкимъ и чернымъ столбомъ. Костеръ разгорѣлся, брызнули искры, и стало свѣтлѣе. И горы подступили ближе, — широкія, темныя, крутыя, обрывистыя горы. Было тихо и немного душно. Ущелье было какъ широкій черный ящикъ, прикрытый сверху небомъ. И звѣзды на небѣ были, какъ свѣтлые гвозди на крышѣ.
Рубенъ Шавердовъ повернулся къ костру и сказалъ:
— Я выросъ въ такомъ ущельѣ. Въ то время люди зимою всѣ вечера проводили въ хлѣвахъ. Въ одномъ углу ребятишки и бабы. Сказочникъ придетъ, ударитъ въ мѣдныя струны и затянетъ былину. Въ другомъ углу буйволы. Они дышатъ и грѣютъ… Холодно зимой. Одинъ разъ я вышелъ на дворъ и говорю: «Отчего никто не положитъ крышу на эти горы? Былъ бы общій хлѣвъ и буйволы грѣли бы»…
Село Санаинъ лежитъ на высокой террасѣ подъ крутымъ склономъ, поросшимъ буками. Ночью, когда смотришь впередъ черезъ ущелье, верстъ за десять мелькаютъ огни селенія Ахпата. А налѣво, въ углу ущелья чуть мерцаютъ еще огни, — это селеніе Ворнакъ.
Эти села лежатъ по среднему ярусу горныхъ склоновъ. Кругомъ лѣпятся скудныя пашни, а вверху надъ лѣсами стелются сочные альпійскіе луга, гдѣ лѣтомъ пасутся овцы и пастухи живутъ въ палаткахъ, и женщины приготовляютъ кислое молоко — мадзунъ, овечій сыръ и масло.
Когда мы стали подходить къ селенію, насъ прежде всего встрѣтили стада. Сѣрый оселъ, кавказскій длинноухій соловей, поднялъ голову и затянулъ свою жалобу, громкую, отчаянную, меланхолическую, какъ будто ревъ парохода, смѣшанный съ крикомъ утопленника. Буйволы шли по тропинкѣ, низко уставивъ щирокорогія головы. И въ ущельѣ разсыпалось стадо свиней, мелкихъ, проворныхъ, очень похожихъ на дикаго горнаго вепря. Множество бѣлыхъ поросятъ, маленькихъ, быстрыхъ, сновали взадъ и впередъ, какъ бѣлыя мыши, и взапуски съ ними бѣгали быстроглазые ребятишки, босые, въ лохмотьяхъ.
Села эти полупастушескія. Пашни здѣсь скудныя, даютъ урожай самъ — три, самъ — четыре. Крестьяне сѣютъ рожь и полбу. Хлѣба едва хватаетъ на полгода. Люди живутъ скотомъ и платятъ подати отъ стадъ. Но несмотря на пышность альпійскихъ луговъ, весною безкормица. Крестьяне рубятъ огромные буки въ частныхъ — и даже въ казенныхъ лѣсахъ и подкармливаютъ скотъ древесными побѣгами. Впрочемъ, помимо того, лѣсъ дѣвать некуда. Нѣтъ дорогъ и нѣтъ вывоза.
Санаинъ и Ахнатъ это старинныя армянскія села.
Каждому болѣе тысячи лѣтъ. Въ томъ и другомъ селѣ есть старые монастыри IX вѣка.
Монастыри эти большіе, грузные, сложены изъ огромныхъ глыбъ сѣраго тесанаго камня.
У нихъ перекрестныя арки особаго армяно-грузинскаго стиля и башни тяжелой своеобразной красоты.
Кровли, вмѣсто черепицы, покрыты широкими каменными плитами. Куполы тоже каменные, выведены конусомъ.
Внизу расположены обширныя полуподземныя залы. Постройка такая прочная, что, несмотря на запустѣніе, стоитъ почти безъ поврежденія.
Кто строилъ эти храмы? Каждый изъ нихъ окруженъ могильными плитами. На одной стоитъ сокращенная помѣтка: Θκ, что означаетъ сокращенное Θκνορ — царь. А имя изгладилось.
На стѣнѣ Ахпатскаго храма высѣченъ барельефъ. Онъ представляетъ строителей храма, двухъ братьевъ, мѣстныхъ владѣтельныхъ князей армяно-грузинской династіи Багратидовъ. Одинъ изъ нихъ въ коронѣ, другой въ чалмѣ. Оба маленькіе, приземистые. Они возносятъ вверхъ платформу, на которой стоитъ модель храма, похожая на самоваръ.
Въ то время здѣсь были князья и были строители. Тертадъ, строитель собора въ древней армянской столицѣ Ани, въ XI вѣкѣ былъ вызванъ въ Константинополь для ремонта Святой Софіи. На Алавердской горѣ были старинныя копи, здѣсь добывалась мѣдь и также серебро. Теперь эти копи попали въ руки французской компаніи. Она построила заводъ съ высокими трубами, и крестьяне жалуются, что сѣрный дымъ изъ плавильни (отъ сѣрнистой мѣди) наполняетъ ущелье, портитъ сады и заслоняетъ солнце.