Казбекъ явился и исчезъ, и мы въѣхали въ Дарьялъ.
Онъ былъ странный и страшный, угрюмый и узкій, какъ щель. А стѣны были такой высоты, что глазомъ не охватишь. И темя у скалъ было нагое, безлѣсное. Мы ѣхали по узкой полоскѣ шоссе прямо надъ пропастью. Терекъ ревѣлъ внизу, какъ бѣшеный. И надъ дорогой нависли камни, полуотколотые, неустойчивые. Вотъ знаменитое мѣсто: «Пронеси, Господи». — «Когда идетъ дождь, камень внизъ течетъ, — говоритъ ямщикъ. — Недавно четверку лошадей заѣло». — «А пассажиры были?» — «Что пассажиры», — возражаетъ онъ равнодушно.
Вотъ обломокъ скалы, который уже сорвался и лежитъ на дорогѣ, на самомъ краю. На немъ выведена надпись крупными красными буквами: «Долой буржуазію».
А немного подальше другая надпись-реклама, вдвое крупнѣе: «Райзеръ, Тифлисъ, складъ велосипедовъ». Юнкера расписались: Рома Петровъ, Саша Носуленко, Наполеонъ Выринскій. Еще надписи, цѣлыя сотни именъ русскихъ, грузинскихъ, нѣмецкихъ, армянскихъ. Онѣ украшаютъ самыя видныя мѣста и преслѣдуютъ васъ всю дорогу до самаго Владикавказа: Леля Тру-ля-ля. Спи, малютка. Бабіевъ, Тагіевъ, Тагѣевъ…
Постоянно попадаются обвалы, старые и новые, потоки огромныхъ глыбъ, полузапрудившихъ Терекъ съ обѣихъ сторонъ. Крупные круглые камни валяются внизу, какъ будто гиганты перебрасывались такими твердыми мячами.
Вотъ опять вверху начинается лѣсъ. На странномъ утесѣ, высокомъ и отдѣльномъ, похожемъ на гигантскую колонну, выросла сосна, единственная. Снизу она кажется маленькой, почти игрушечной. Стоитъ и качается, и утесъ-пьедесталъ, какъ будто качается вмѣстѣ…
На сѣверѣ Кавказская стѣна обрывается отвѣсно. Мы выѣхали изъ Дарьяла на ровную степь, какъ будто на столъ. И шесть верстъ скакали по пыльной дорогѣ до самаго Владикавказа. Намъ попадались навстрѣчу солдаты, солдаты, солдаты. Двѣ пулеметныя роты. Сотня казаковъ, легкая батарея. Вся эта воинская сила сторожила древнія ворота Кавказа. И даже увеселительный садъ подъ городомъ носилъ казенную надпись: Народное гулянье Редантъ № 1.
Природа этого края была по-своему красива: синіе туманные холмы, зеленые луга, полусжатыя нивы, ясныя дали, теплый воздухъ. Но у меня не было глазъ для этого яснаго простора. Взглядъ мой жадно тянулся назадъ, туда, гдѣ вставалъ огромный хребетъ, цѣпь вершинъ, густая, безпорядочная, въ снѣжныхъ шапкахъ, повитыхъ тучами.
Изъ Владикавказа я выѣхалъ въ Бесланъ по желѣзной дорогѣ, и Кавказскія горы провожали меня всю дорогу. Я смотрѣлъ на нихъ и не могъ оторваться. Огромная стѣна тянулась поперекъ горизонта, высокая, прямая, какъ будто кто-то нарочно построилъ ее отъ моря и до моря.
Оба ея конца направо и налѣво тонули въ туманѣ и таяли. И снѣжные гигантскіе зубцы выступали на синемъ небѣ, какъ бѣлая корона.
И впереди всѣхъ стоялъ Казбекъ, высокій и сильный. Онъ повернулся бокомъ къ желѣзной дорогѣ и былъ весь виденъ изъ окна вагона. Его бѣлая голова сверкала на солнцѣ и круто выступала его крѣпкая, упрямая шея. Онъ своевольно откинулъ голову назадъ и смотрѣлъ черезъ горы вдаль.
На станціи во Владикавказѣ я видѣлъ черкесскаго князя. Онъ былъ высокій съ длинными, черными усами. Гулялъ и разговаривалъ съ двумя офицерами и улыбался угодливо. Мнѣ назвали его имя. Онъ былъ изъ молодыхъ да ранній, такой, что для русскихъ чиновныхъ друзей и сестры не пожалѣетъ, а чуть обернется къ своимъ, лицо у него станетъ, какъ будто желѣзное. Его папаха была сдвинута на бритый затылокъ. Спереди на поясѣ висѣлъ кинжалъ, а сзади сабля. За ними поодаль и совсѣмъ отдѣльно шелъ княжескій нукеръ, прислужникъ, очень молодой, тонкій, въ бѣлой чухѣ. Голова его была покрыта широкой бѣлой шляпой. А шея открыта, крѣпкая, крутая. Такая же гордая крѣпкая шея была у Казбека, но только бѣлѣе и чище.
Нашъ поѣздъ уходилъ дальше и дальше. Горы тонули въ туманѣ, только вершины всплывали вверху, какъ будто отрѣзанныя. И нельзя было разобрать, гдѣ горы и гдѣ облака. Прощай, Кавказъ!
II. КРУГОМЪ ПЕТЕРБУРГА
ОЧЕРКИ
1. За Невской заставой
Предо мною ряды скамей, первый, третій, двадцатый… На скамьяхъ плечо въ плечо темныя, бѣдно одѣтыя фигуры. А лица молодыя, свѣтлыя. Цѣлое море лицъ. Сѣрые, синіе и каріе глаза. Черты разнообразныя и вмѣстѣ съ тѣмъ однохарактерныя.
Каждый разъ, когда я прихожу сюда, въ этихъ лицахъ меня поражаетъ одно выраженіе: устремленность вниманія, какая-то почти физическая жадность къ знанію.