— Не хочетъ ли кто попробовать? — спрашиваетъ прислужникъ. — Водка настоящая…
Никто однако не рѣшается попробовать сатанинской водки.
— А ну-ка, налей! — говоритъ, наконецъ, матросъ. — По-нашему, по-матросски! — прибавляетъ онъ, опрокидывая рюмку въ ротъ. — А водка славная! Еще… — прибавляетъ онъ, крякнувъ.
Публика становится смѣлѣе. Рука за рукой тянется къ рюмкѣ, сороковка пустѣетъ. Факиръ свирѣпо смотритъ на прислужника, но продолжаетъ вытаскивать изъ двухъ полотняныхъ бочекъ разныя болѣе или менѣе неподходящія вещи. Наконецъ, изъ одной достаетъ трехлѣтняго ребенка, въ стоптанныхъ сапоженкахъ самаго неиндійскаго вида и съ флагомъ сзади.
Ребенокъ немедленно прикладываетъ кулачекъ ко рту.
— Блаво! — кричитъ онъ. — Блаво!
Публика дружно подхватываетъ. Это — лучшій номеръ въ репертуарѣ факира, особенно если принять во вниманіе, что это его собственный сынишка, получающій пропитаніе изъ тѣхъ же сборныхъ пятаковъ.
Посреди пруда искусственный островъ. Къ нему примыкаетъ большой деревянный плотъ, на которомъ устанавливаются кое-какія декораціи и который служитъ ареной для выхода клоуновъ и гимнастовъ. По обоимъ берегамъ пруда, немного возвышающимся въ видѣ амфитеатра., густыя толпы народа. Если смотрѣть черезъ прудъ на противоположный берегъ, то массы людей, движущіяся между старыми деревьями и спускающіяся къ берегу плотно сжатыми рядами, представляютъ довольно живописный видъ.
Солдатское представленіе на открытой сценѣ кончилось. Мальчишки съ гиканьемъ бѣгутъ къ пруду и принимаются проталкиваться впередъ. Задняя волна напираетъ на переднюю и прижимаетъ ее къ самой водѣ. Кое-кто изъ мальчишекъ влѣзаетъ на деревья, но какой-то господинъ сердитаго вида, въ пальто и котелкѣ, переходитъ отъ дерева къ дереву и послѣ короткихъ, но весьма энергическихъ переговоровъ стаскиваетъ мальчишекъ внизъ. Однако въ одномъ мѣстѣ послѣ удаленія мальчишекъ, на дерево взбирается оборванецъ въ веревочныхъ лаптяхъ и съ продранными колѣнями, откровенно выставляющимися наружу.
— Попробуй-ка, стащи меня! — предлагаетъ онъ, довольно любезно.
Котелокъ плюетъ и отходитъ въ сторону, оборванецъ, довольный побѣдой, вытягивается на вѣткѣ во всю длину. Музыканты заставляютъ себя ждать. Публика ропщетъ:
— Пора! Время!.. — раздаются со всѣхъ сторонъ крики.
Человѣкъ, сидящій на деревѣ, тоже соскучившись, начинаетъ гимнастическія упражненія и повисаетъ на вѣткѣ головою внизъ, обнаруживая почти во всю ширину свое природное, довольно грязное, трико. Женщины, стоящія подъ деревомъ, взвизгиваютъ, такъ какъ новый гимнастъ угрожаетъ свалиться имъ на голову. Но онъ уже опять сидитъ на вѣткѣ и посылаетъ обѣими руками воздушные поцѣлуи зрителямъ. Начинаетъ побрызгивать дождикъ. Нѣкоторыя изъ женщинъ раскрываютъ зонтики, и одна попадаетъ концомъ желѣзнаго ребра въ глазъ мужику, стоящему рядомъ.
— Вишь, распустила грибъ! — сердится онъ. — Я тебя какъ тресну!..
— Бабы, зонтики убрать! — командуетъ оборванецъ сверху. — А то плюну!..
Женщины протестуютъ, но на плоту появляется клоунъ въ красной рубахѣ и кругломъ льняномъ парикѣ въ скобку, съ балалайкой въ рукахъ.
Парикъ съѣзжаетъ ему на глаза, но онъ поправляетъ его руками. Онъ запѣваетъ извѣстную лакейскую пѣсню о баринѣ, приказавшемъ заварить чаю.
— А и чертъ же его знаетъ, какъ проклятый чай варить! — говоритъ онъ нараспѣвъ, недоумѣло поднимая брови вверхъ. Кухарки и горничныя заливаются хохотомъ. Клоунъ разсказываетъ, что онъ всыпалъ чай въ котелокъ и покрошилъ вмѣстѣ луку, картошки и морковки. Всѣ смѣются, но группа заводскихъ ребятъ, стоящихъ у самой воды, ропщетъ.
— Сколько разовъ слыхали! — говорятъ они. — Все одно да одно!..
Большинство публики однако не признаетъ этой критики.
— Не нравится, уйди! — резонно замѣчаетъ чуйка съ большой бородой. — Все одно деньги не плачены…
Наконецъ, пѣвецъ ушелъ. Вмѣсто него на эстраду выходитъ малый весьма несообразнаго вида, очень тощій, съ физіономіей, вымазанной мѣломъ, и въ шляпѣ котелкомъ. На немъ рваный пиджакъ и кучерскіе штаны, заправленные въ сапоги. Онъ достаетъ изъ кармана флейту и начинаетъ наигрывать. Въ это время сзади появляется дюжая фигура въ пиджакѣ и суконномъ картузѣ, обвязанная холщевымъ передникомъ.
— Здѣсь нельзя играть! — сурово заявляетъ она, грозитъ музыканту метлой и немедленно скрывается обратно за дверь.
Публика видимо заинтересована. Разыгрываемая сцена пріобрѣтаетъ бытовой характеръ.