Онъ показалъ мнѣ странное открытое письмо съ обыкновеннымъ трехкопеечнымъ штемпелемъ и печатной прибавкой: цѣна полторы копейки. Обѣ стороны были испещрены объявленіями. Только для адреса былъ оставленъ крошечный квадратикъ и на оборотѣ другой квадратикъ немного побольше для письма. На этомъ квадратикѣ тонкимъ перомъ и микроскопическимъ почеркомъ была написана корреспонденція.
Въ ней говорилось: «Къ сожалѣнію, общество трезвости встрѣтило препятствія»… Чернила были блѣдныя, и тутъ же сверху крупныя красныя буквы въ яркой виньеткѣ гласили: «Вездѣ покупайте коньякъ Асланова. Вездѣ».
— А какъ вы въ Мукденъ попали? — спросилъ я, чтобы перемѣнить разговоръ.
Мнѣ было тяжело слушать голодные разсказы газетнаго пролетарія.
Вязка построчныхъ марокъ за вязку бубликовъ. Хорошая жизнь.
— Я на своемъ вѣку попадалъ въ разныя мѣста, — сказалъ Пикъ-Грандъ. — Шестнадцати лѣтъ изъ дому ушелъ.
— Зачѣмъ?
— А затѣмъ… У отца было имѣніе. Сытая жизнь; все готовое. Я сталъ думать: «Зачѣмъ же я долженъ жить на всемъ припасенномъ. Что я за человѣкъ? Могъ ли бы я самъ себѣ пропитаніе добыть?!». Думалъ, думалъ, ушелъ. Пѣшкомъ ушелъ. Такъ долго шелъ, до Баку дошелъ.
— А въ Баку что дѣлали?
— Кули таскалъ. Хорошо кули таскать. Особенно, если ловко подаютъ на плечи. Такъ вкусно спина крякнетъ, какъ будто у верблюда. Носишь часъ, другой, ѣсть захочется. Потомъ, какъ пообѣдаешь да съ часъ отдохнешь, такое нетерпѣніе взойдетъ въ спину и въ плечи. Таскалъ бы, не перетаскалъ бы.
Онъ, кажется, серьезно увлекался этой верблюжьей идилліей.
— И долго вы кули таскали? — спросилъ я.
— Два года. Въ одно утро я подумалъ: надо запахъ перемѣнить. Очень большая вонь въ Баку. Было у меня двѣ рубашки. Я верхнюю продалъ за восемнадцать копеекъ, купилъ хлѣба и ушелъ на Каспій, на рыбные промыслы.
— А когда же вы газетчикомъ стали?
— Тогда же и сталъ. Поступилъ къ армянину. Собака былъ армянинъ, а рабочіе персы. Онъ ихъ обчекрыживалъ безъ всякой милости. Я объ немъ написалъ корреспонденцію, — мое первое дѣтище.
Онъ улыбнулся ласковой, почти нѣжной улыбкой.
— А дальше что?
— А дальше они, разумѣется, догадались. Пришлось уходить, а я не ушелъ. Армянинъ велѣлъ персамъ меня ногами пинать.
— Что же, пинали?..
— Конечно, пинали. Ихъ сорокъ человѣкъ, а я одинъ. Ножъ у меня былъ. Я двоихъ легонько окровянилъ.
— Какъ они не убили васъ?
Пикъ-Грандъ презрительно сморщился.
— Не съ ихнимъ рыломъ. Они и пинаться толкомъ не умѣютъ. Босые они, въ бабушахъ. Пнетъ ногой, а туфля въ сторону улетитъ. Я отъ ихняго пинанья уползъ въ море. Вонъ шахъ персидскій, — пошутилъ Пикъ-Грандъ, — не можетъ никакъ запинать своихъ депутатовъ. Я хочу написать ему письмо. Пусть онъ переобуетъ своихъ сарбазовъ изъ бабушей въ сапоги.
— Тегеранскіе казаки пинаются какъ слѣдуетъ, — возразилъ я въ тонъ. — Я думаю, полковникъ Ляховъ переобулъ ихъ въ подкованные сапоги.
— Послѣ того я въ городъ уѣхалъ обратно, сталъ газетчикомъ, — сказалъ Пикъ-Грандъ.
— Имѣли успѣхъ? — сказалъ я вѣжливо.
— Ого, — воскликнулъ Пикъ-Грандъ. — Знаютъ Пика на Каспіи, знаютъ и на Черномъ морѣ. Моя подпись ручательство. Вексель на чистую правду. Три раза меня высылали. Два раза въ тюрьму сажали. Посадятъ и выпустятъ. Убить хотѣли въ Хайтумѣ. Подсылали шпиковъ и провокаторовъ, да съ меня взятки гладки. Я вольный газетчикъ и баста.
— Какъ же вы въ Мукденъ попали? — вернулся я къ прежнему вопросу.
— Добровольцемъ, на собственный счетъ, — сказалъ Пикъ-Грандъ. — У меня въ то время былъ свой промыселъ рыбный, маленькій промыслишко, рублей на пятьсотъ, двѣ нефтяныя заявки. Я все продалъ, уѣхалъ въ Харбинъ. Они меня сначала принимать не хотѣли. А я объявилъ: — Хочу защищать свое отечество и не уѣду отсюда. Тогда они меня приняли и послали въ Читу крупу караулить.
— А вы что?
— А я дезертировалъ, — хладнокровно заявилъ Пикъ-Грандъ, — и опять пріѣхалъ въ Харбинъ, а оттуда на позиціи. Былъ я въ мундирѣ, никто меня не тронулъ. Гдѣ ѣхалъ, а гдѣ шелъ, до рѣки Шахе дошелъ, а тамъ какъ разъ — что надо, битва идетъ. Прошелъ я впередъ, дошелъ до генерала. — «Ты откуда?» — «Изъ Читы». — «Зачѣмъ ты сюда попалъ, такой сякой?» — «Драться пришелъ, ваше пре-ство!» — «Ахъ, ты… можешь ли ты отнести мой приказъ на лѣвый флангъ». — «Могу, ваше пре-ство». — Тутъ меня въ голову контузили гранатой…
Я не зналъ, какъ отнестись къ этому странному разсказу. Мѣшки и персы, построчныя марки и японскія гранаты. Все это было слишкомъ много для одного человѣка.