Но флейтистъ не хочетъ сразу отказаться отъ музыки.
— Онъ сказалъ: «Здѣсь нельзя» — разсуждаетъ онъ указывая пальцемъ себѣ подъ ноги. — Ну, такъ я перейду вправо!..
И, отойдя въ сторону, принимается еще съ большимъ одушевленіемъ дуть въ свою флейту.
Передникъ немедленно появляется изъ засады.
— Здѣсь нельзя играть! — свирѣпо кричитъ онъ и снова исчезаетъ.
Но флейтистъ опять начинаетъ разсуждать и переходитъ на лѣвую сторону эстрады. На этотъ разъ послѣ внушительнаго нравоученія метлой передникъ отбираетъ флейту у упрямаго музыканта.
— Онъ думаетъ, — у меня больше нѣтъ! — съ хитрой улыбкой заявляетъ котелокъ послѣ удаленія метлы и, порывшись въ карманѣ, вытаскиваетъ губную гармонику.
— Го-го-го! — перекатывается съ одного берега на другой здоровый хохотъ. На сценѣ разыгрывается цѣлая феерія. Передникъ гоняется за котелкомъ, тычетъ его въ спину метлой и послѣдовательно отнимаетъ у него гармонику, небольшую балалайку, рожокъ. Наконецъ, у музыканта остался послѣдній рессурсъ — свистокъ.
— Ты зачѣмъ свистишь? — грозно спрашиваетъ передникъ. — Здѣсь нельзя свистѣть!..
— Это не я! — невиннымъ голосомъ оправдывается котелокъ. — Это господинъ городовой!
И онъ указываетъ рукой въ толпу, гдѣ дѣйствительно стоитъ блюститель порядка.
Восторгъ слушателей достигаетъ апогея. Передникъ однако не вѣритъ и принимается обыскивать дерзкаго музыканта. Но тотъ прикалываетъ свой свистокъ къ спинѣ сѣраго пиджака, тотчасъ же припадаетъ къ нему губами и извлекаетъ еще болѣе рѣзкій свистъ. Передникъ вздрагиваетъ, кидается въ сторону. Обыскъ начинается снова съ такимъ же безуспѣшнымъ результатомъ и неожиданными взрывами свиста. Въ концѣ концовъ секретъ открывается, и начинается грандіозная потасовка, въ результатѣ которой оба клоуна падаютъ на землю и, барахтаясь, выкатываются за дверь.
На сценѣ появляется господинъ во фракѣ, который начинаетъ играть парой бутылокъ.
— Будетъ! — кричитъ голосъ изъ кучки заводскихъ ребятъ. — Видимъ: умѣешь!..
Публика сердится.
— А ты что умѣешь? — саркастически спрашиваетъ чуйка. — Возьмешь двѣ бутылки да выпьешь изъ одной и изъ другой.
— Выпью, да не на твои! — огрызается голосъ.
Начинается ссора, но артистъ съ бутылками уходитъ за дверь. Толпа приходитъ въ движеніе и разъединяетъ спорящихъ. Мальчишки опять съ гиканьемъ бросаются къ открытой сценѣ, гдѣ представленіе должно возобновиться, но значительная часть зрителей уходитъ черезъ Кадетскій мостъ на другой островъ, гдѣ помѣстился звѣринецъ, увѣшанный раскрашенными картинами охотъ и сценъ дрессировки. Предъ звѣринцемъ давка. Партія колтовскихъ ребятъ затѣяла драку, и на землѣ уже валяются лохмотья разорванной одежды. Слѣва и справа раздаются свистки, очень похожіе на тѣ, которые недавно звучали на эстрадѣ. Нѣсколько лицъ разбито въ кровь, одного уже уводятъ въ участокъ, но драка продолжается. Женщины визжатъ и разбѣгаются въ стороны.
А въ звѣринцѣ идетъ представленіе. Оттуда вырываются рукоплесканія и крики: «Браво!»
Со стороны проспекта прилетаютъ порывы вѣтра и приносятъ облака сухой пыли, осыпающія деревья и людей. Толпа начинаетъ расходиться. Зато всѣ ближайшіе къ парку трактиры переполняются. Пьяные попадаются всюду, какъ будто людская волна, профильтрованная сквозь учрежденія общества трезвости, уже въ самыхъ воротахъ мгновенно пріобрѣла еще большую насыщенность…
1899 г.
4. Хлѣба и зрѣлищъ
Налѣво театральный залъ, направо — открытая сцена. А у входа передъ куполомъ рогатки, длинныя, извилистыя. Если хочешь войти, такъ заплати гривенникъ. Справляюсь у сторожа:
— Сколько сегодня прошло?
— 22,800 человѣкъ.
Все это платные, а, кромѣ того, есть и безплатные. Снаружи на всѣхъ скамейкахъ и на перекладинахъ рѣшетокъ сидятъ мальчишки и подстерегаютъ удобный случай. Городовые ихъ гонятъ, но они возвращаются назадъ, какъ воробьи. И мало-по-малу, одинъ по одному, они забираются внутрь какими-то задними, неизвѣстными путями, какъ будто сквозь стѣны просачиваются. А на улицѣ на ихъ мѣсто приходятъ новые, и эта молчаливая осада продолжается до полуночи, до самаго разъѣзда.
23,000 человѣкъ. Это все взрослое населеніе большого губернскаго города. Впрочемъ, сюда пришла только молодежь, отборные люди, мужчины и женщины, ибо для того, чтобъ переносить такую тѣсноту и такую атмосферу, нужно имѣть крѣпкіе локти и здоровыя легкія.
Хлѣба и зрѣлищъ!.. Полуторамилліонный городъ въ будніе дни ищетъ работы и хлѣба насущнаго, а по праздникамъ жаждетъ зрѣлищъ. Всѣ цирки и дешевые театры, народныя гулянья, полторы сотни кинематографовъ — переполнены публикой. Я только что былъ въ Петровскомъ паркѣ. Тамъ тысячи народу въ сумеркахъ, подъ мелкой изморозью, толпятся на версту и жадными глазами слѣдятъ за яркоосвѣщенной сценой. На сценѣ какая-то драка, но разстояніе почти астрономическое, и клоуны мелькаютъ, какъ будто фигуры на лунѣ. Но публика довольна и весело хохочетъ и даже рукоплещетъ, невѣдомо чему.