— Говорятъ, я въ каторгу пойду, — продолжаетъ Хана Кацъ, — пускай, не страшно! что наша жизнь, хуже каторги… А если выпустятъ, поѣду въ Америку, хоть на край свѣта. Въ этой землѣ не хочу оставаться.
Она мрачно взглядываетъ по направленію судейскаго стола. Эта молодая дѣвушка непримиримѣе мужчинъ. Она неспособна ни простить, ни забыть, и не даромъ она обращалась къ уличной толпѣ со своими призывами.
Русскіе
I. Старые и молодые
Это было въ воскресный полдень.
Мы сидѣли въ довольно разнообразной компаніи и пили чай. Хозяинъ дома былъ старовѣръ Соймоновъ, колесникъ по ремеслу, человѣкъ зажиточный, умный и въ обращеніи привѣтливый. Послѣднее между старовѣрами встрѣчается не особенно часто, и его уважали за обходительность всѣ сосѣди, и русскіе, и евреи. Въ «національномъ» вопросѣ онъ занималъ нейтральное положеніе и въ день погрома далъ пріютъ въ своемъ саду нѣсколькимъ еврейскимъ семьямъ.
Остальное общество состояло изъ двухъ старовѣровъ, мѣщанъ и сосѣдей Соймонова по улицѣ, двухъ кондукторовъ, одного машиниста, одного помощника мастера вагоннаго цеха изъ желѣзнодорожныхъ мастерскихъ, и двухъ слесарей оттуда же. Я попалъ къ Соймонову черезъ посредство его младшаго сына, тоже слесаря, который недавно выступалъ свидѣтелемъ на судѣ и далъ такое показаніе, что оно навлекло на него негодованіе прокурора и даже окрикъ со стороны предсѣдателя. Младшій Соймоновъ привелъ съ собой еще одного пріятеля, такого же молодого, который впрочемъ сидѣлъ въ сторонѣ и разговаривалъ больше съ женщинами.
Женщинъ было четыре, старуха, ея сестра и двѣ дочери: дѣвушка и замужняя. Вмѣстѣ съ молодежью сидѣлъ также зять Соймонова, немного постарше лѣтами, работавшій у тестя въ колесной мастерской. Кромѣ кипящаго самовара на столѣ были двѣ бутылки пива и бутылка водки. Кондуктора пили пиво, а мастеровые водку, закусывая жареной рыбой и кусками говяжьяго студня. Всего въ горницѣ было человѣкъ пятнадцать, но мѣста было много и даже стакановъ и чайныхъ ложекъ хватало на всѣхъ, ибо Соймоновы жили зажиточно и старикъ любилъ при случаѣ принять гостей. Разговоръ шелъ, разумѣется, о прошлогоднемъ погромѣ. Въ Гомелѣ, когда три человѣка сойдутся вмѣстѣ, они не могутъ говорить ни о чемъ иномъ. Теперь мы обсуждали погромъ, такъ сказать, съ средней мѣщанской точки зрѣнія. Общество, собравшееся у Соймоновыхъ, было слишкомъ солидно для того, чтобы, напримѣръ, принимать непосредственное участіе въ погромѣ. Эти люди только глядѣли со стороны, какъ «работали» погромщики и какъ потомъ усмиряли еврейскую самооборону. Они прежде всего принимали мѣры для огражденія собственнаго имущества, если понадобится, отъ тѣхъ и другихъ.
— Богъ ихъ знаить, — задумчиво говорилъ старикъ Соймоновъ, — между прочимъ было все хорошо, потому русскіе и евреи это почти одна раса, а тутъ какъ будто пузырь вспухнулъ. Чѣмъ его надуло, Богъ знаить…
— Это все демократы паршивые, — замѣтилъ кондукторъ Андросовъ, — я бы ихъ!..
У него было сытое, красное лицо, вытаращенные глаза и толстые усы, чѣмъ-то смазанные по концамъ.
— Что такое демократы? — поставилъ я вопросъ. Въ этотъ день я получилъ уже два объясненія на этотъ основной вопросъ гомельской жизни. Одно, болѣе ученаго характера, принадлежало небезызвѣстному въ Гомелѣ учителю гимназіи Рыбину и гласило такъ: «Демократы это — тѣ, кто заявляетъ притязаніе на участіе въ прибыляхъ производства, не участвуя въ его издержкахъ». Въ объясненіяхъ къ учебнику древней исторіи Иловайскаго, преподаваемыхъ гимназическимъ дѣвицамъ, г. Рыбинъ прибавляетъ другія подробности. — «Демократы — еврейскіе бунтовщики, — говорилъ онъ, — они бунтовали еще противъ римскаго начальства. Еврейскіе демократы погубили Іерусалимъ».
Другое объясненіе исходило съ еврейской стороны, отъ мелочного лавочника Іосельмана. Оно отличалось загадочной эпиграмматичностью: — «У демократовъ сапоги съ дирками, а карманы съ книжками. Мы, говорятъ, не простые евреи, мы прокламируемъ, что мы еврейскіе пролетаріаты».
Третье опредѣленіе не замедлило послѣдовать.
— Такъ, сволочь, — сказалъ Андросовъ, презрительно оттопыривъ нижнюю губу, — сапожники паршивые. «Га, что, мы тоже люде», передразнилъ онъ акцентъ предполагаемыхъ сапожниковъ.
— Главное дѣло у демократовъ, что они на часы смотрятъ, — объяснилъ безстрастнымъ тономъ зять Соймонова. — Отъ шести до шести, а больше не могли требовать.