Нужно засвидѣтельствовать также, что слѣдствіемъ погрома въ настроеніи всѣхъ вообще жителей города Гомеля, семитовъ и антисемитовъ, за исключеніемъ, быть можетъ, только оффиціальныхъ стражей, явилось замѣтное отклоненіе влѣво. Радикальныя идеи просачиваются въ общее міросозерцаніе изъ ненавистнаго «демократскаго» центра, изъ группы «Таймса и Бунда», не только прямымъ путемъ такъ называемой «пропаганды и агитаціи», но еще болѣе путемъ полярнымъ и полемическимъ, въ видѣ сознанія неотложной необходимости дать отпоръ назойливой критикѣ, показать, что мы «тоже съ понятіемъ, ученые; не Шмулькамъ насъ учить». Погромъ взбудоражилъ все обывательское болото, и рогатыя палки, раньше лежавшія спокойно на днѣ въ тинѣ, теперь свободно носятся изъ стороны въ сторону и натыкаются другъ на друга. Общественные круги, бывшіе до того безхитростно реакціонными или, вѣрнѣе говоря, принадлежавшіе къ категоріи политически «неодушевленныхъ предметовъ», почти противъ своей воли приступаютъ къ размышленію и проникаются сознаніемъ необходимости реформъ, хотя бы въ пику тѣмъ же ненавистнымъ Шмулькамъ. Это измѣненіе готовитъ рядъ самыхъ неожиданныхъ сюрпризовъ вдохновителямъ черной сотни въ Гомелѣ, Баку, Житомірѣ и во всѣхъ другихъ городахъ. Ибо сѣющій вѣтеръ пожнетъ бурю, и поднявшій мечъ отъ меча и погибнетъ.
IV. Ожесточенные
— Знаете, я вамъ правду скажу. Я никогда ничего не имѣлъ противъ евреевъ, а теперь я озлобленъ до-нельзя. Разожглось у меня сердце… Помилуйте, какой-нибудь полицейскій чиновникъ, пьяница, вызываетъ меня на слѣдствіе. Послѣдній прощалыга, Хлумицкій, показываетъ, будто я громилъ. А я говорю: «Ты какъ смѣешь, мерзавецъ, клеветать?» — А слѣдователь вмѣшивается: «Вы не имѣете права такъ говорить».
Это знаменитый Плахинъ, помощникъ желѣзнодорожнаго мастера. Цѣлый рядъ свидѣтелей, евреевъ и христіанъ, единодушно показалъ о томъ, что Плахинъ руководилъ одной изъ погромныхъ партій. Особое присутствіе, впрочемъ, не обратило никакого вниманія на эти показанія, и Плахинъ появился въ залѣ суда только одинъ разъ, и то въ качествѣ свидѣтеля.
Настойчивость обвинителей тѣмъ не менѣе произвела сильное впечатлѣніе на Плахина.
— Ахъ, этотъ Хлумицкій, — повторяетъ онъ поминутно, — если бы я могъ, я бы его!.. Счастливъ его Богъ, не попадается онъ мнѣ подъ руки.
Наружность Плахина весьма внушительна. Онъ высокъ, костлявъ, съ маленькими свирѣпыми глазками и короткими огненно-рыжими волосами. Руки у него длинныя, съ огромными кистями, какъ у орангутанга. Онъ ходитъ въ валенкахъ, обшитыхъ кожей, и въ дубленномъ полушубкѣ. Въ разговорѣ, вспоминая своихъ враговъ, тотчасъ же вспыхиваетъ, стискиваетъ кулаки, даже скрежещетъ зубами. И глядя на его лицо, невольно думаешь: дѣйствительно, не дай Богъ попасться ему въ руки, особенно въ темномъ переулкѣ!..
Оказывается, однако, что внутренняя природа Плахина сложнѣе того, что можно предполагать по ея внѣшней вывѣскѣ.
— Я вамъ скажу, за что меня ненавидятъ евреи, — неожиданно заявляетъ онъ, — за то, что я не потакаю ихнему звѣрству. Знаете, я не могу видѣть крови ни въ животномъ царствѣ, ни въ людяхъ. Когда увижу, такъ худо станетъ, даже сердце мутится. При томъ же животное я такъ сожалѣю, что если вижу, кто истязаетъ, то догоню и отниму, и сгоряча толкну. Даже я должность принялъ, состою животнымъ попечителемъ отъ общества животнаго Покровительства.
«За два года составилъ 64 протокола, за лошадей, телятъ и птицу, и всѣ довелъ до штрафа. Потому онъ накладетъ 30 телятъ въ телѣгу, а самъ сядетъ сверху и ѣдетъ.
Больше всего протоколовъ противъ евреевъ. Положимъ, что касаемо животныхъ, то и русскіе звѣри. Напримѣръ, я Пискунова привлекалъ и на штрафъ навелъ. Русскій мужикъ, знаете, больше бьетъ, но его труднѣе поймать, а лошадь у него исправная. У еврея лошадь хуже, изрѣзана, издергана. Больше это отъ бѣдности, но я все равно къ отвѣтственности привлекаю.
— Ай, господинъ Плахинъ, на что же вы заступаетесь? Мы были въ пустынѣ, насъ тоже гнали, мы были въ крови… — Но я не могу. Быть можетъ, я немного пристрастенъ, но, какъ чиновникъ, не могу потакать»…
«Животный попечитель» и руководитель погрома, отвращеніе къ крови и готовность къ дракѣ, любовь къ лошадямъ и телятамъ и вытекающее изъ нея чувство чиновничьей отвѣтственности за дѣйствія обывателей, — какъ совмѣщается все это въ одной и той же человѣческой душѣ?..
Впрочемъ, относительно погрома Плахинъ настаиваетъ на самомъ упорномъ отрицаніи.