Человѣкъ, сопровождавшій Ривку, былъ тоже очень прилично одѣтъ и имѣлъ такое же прокопченное лицо. Они походили вмѣстѣ на пару сигаръ, съ подрисованнымъ платьемъ и придѣланными очертаніями лицъ, какъ на рекламѣ табачнаго магазина.
— Это мой женихъ! — представила его Ривка. — Симонъ Симпсонъ. А по-нашему Шимха Шимховичъ! — прибавила она. — Тоже табачный мастеръ, изъ Польши.
Она попробовала говорить по-русски, но тотчасъ же сбилась. Даже на еврейскомъ жаргонѣ она говорила хуже прежняго и все сбивалась на ломаный англійскій языкъ нижняго Нью-Іорка. Она разсказала Авдотьѣ, что зарабатываетъ пятнадцать долларовъ въ недѣлю, но Шимховичъ принадлежитъ къ юніону и зарабатываетъ двадцать пять. Потомъ сообщила, что они рѣшили въ это лѣто жениться и основать собственное маленькое дѣло.
— Ухъ, какъ мы много работали! — сказала она, какъ бы въ видѣ поясненія.
Во всякомъ случаѣ, было очевидно, что Ривка исполнила свое намѣреніе и докопалась до самой сути американской жизни, включая и юніонъ. Когда она упомянула о «собственномъ дѣлѣ», они обмѣнялись съ Шимховичемъ взглядомъ, и Авдотья какъ-то вдругъ почувствовала, что ей скучно.
— А ты какъ живешь? — спрашивала Ривка. — Вышла замужъ?.. Это чьи дѣти, твои, быть можетъ?..
На лицѣ ея заиграла легкомысленная улыбка, съ которой нѣкогда она предсказывала Авдотьѣ, что та снова выйдетъ замужъ въ Нью-Іоркѣ.
— Такія большія? — съ упрекомъ сказала Авдотья. — Хозяйскія дѣти! — прибавила она уныло.
Ей стало еще скучнѣе, зависть разбирала ее, глядя даже на это прокопченное табачное счастье.
— Ну, такъ я тебѣ пришлю приглашеніе на мою свадьбу! — сказала Ривка. — Мы осенью вѣнчаемся!
Она заставила Шимховича записать адресъ Авдотьи, потомъ на клочкѣ бумаги написала свой собственный адресъ и отдала Авдотьѣ. Она оказалась настолько проворной, что выучилась не русской грамотѣ, какъ Авдотья, а англійской, конечно, болѣе полезной въ Америкѣ.
— Приходи въ слѣдующее воскресенье! — предложила она подъ конецъ. — Я тебя на скачки повезу; пускай ты тоже пару долларовъ выиграешь!
Къ великому удивленію Авдотьи, она говорила о скачкахъ, какъ о совсѣмъ знакомомъ дѣлѣ, и въ концѣ концовъ похвасталась, что въ прошлый мѣсяцъ выиграла пятьдесятъ долларовъ на закладахъ. Повидимому, она заранѣе подготовляла себѣ успѣхъ на случай вступленія изъ простого рабочаго міра въ болѣе высокій кругъ.
На другой день послѣ полудня Авдотья опять пошла съ дѣтьми въ паркъ, ибо въ лѣтнее время она почти не пропускала ни одного дня, чтобы не вывести своихъ питомцевъ на прогулку.
Въ будни въ паркѣ было еще меньше народу. Двѣ три пожилыя женщины съ ребятишками, нѣсколько негритянскихъ нянь съ дѣтскими колясочками, пышно разодѣтыхъ, въ шляпахъ съ перьями и шелковымъ вуалемъ, заботливо опущеннымъ, какъ бы въ защиту противъ загара. Нѣсколько матерей, которыя, уходя въ паркъ, имѣли на кого оставить домъ. Группа мальчишекъ играла въ прятки между старыми деревьями. Другіе ломали зеленыя вѣтви кустовъ, ежеминутно оглядываясь, не идетъ ли садовый сторожъ. Изъ мужчинъ попадались только полицейскіе, сугубо огромные, съ вытаращенными глазами и брюхомъ, раздутымъ отъ пива. Городской бродяга, прошатавшійся всю ночь безъ пристанища, дремалъ на скамейкѣ, свѣсивъ голову на грудь. Какой-то дряхлый старикъ усѣлся на широкій камень на краю дорожки и, доставъ изъ кармана бумажный свертокъ съ дешевыми орѣхами, принялся угощать бѣлокъ, со всѣхъ концовъ сбѣжавшихся на даровой пиръ.
Какой-то довольно пожилой господинъ съ просѣдью въ волосахъ, но въ легкомъ лѣтнемъ костюмѣ изъ свѣтлой фланели прошелъ мимо Авдотьи. Она замѣтила его еще съ пятницы. У него, повидимому, было слишкомъ много досуга, и онъ не дорожилъ своимъ временемъ. Онъ приносилъ съ собою газету и закуску въ бумажномъ мѣшкѣ, читалъ, дремалъ, гулялъ, ѣлъ, вообще старался, какъ могъ, убивать время.
«Чудной старикъ!» — подумала Авдотья. «Какого онъ племени? Должно быть, айришъ (ирландецъ) или нѣмецъ»…
Но въ эту минуту чудной старикъ, снова проходившій мимо Авдотьи, вдругъ остановился и обратился къ ней на чисто русскомъ языкѣ.