— Какъ мы поѣдемъ? — сказала Авдотья съ сердцемъ. — Схватятъ насъ обоихъ за такія дѣла, въ Сибирь еще сошлютъ…
— Ну такъ здѣсь останемся, — съ готовностью предложилъ Маньковскій.
Повидимому, его стремленіе услышать «родную брань» уже прошло, какъ короткій припадокъ, и теперь онъ ничего не имѣлъ противъ дальнѣйшей жизни въ Америкѣ.
— Ну, отвѣчай! — продолжалъ онъ настаивать. — Да, такъ да, а нѣтъ, такъ нѣтъ!..
— Да я хоть до утра подумаю! — попросила Авдотья.
Она чувствовала себя, какъ купальщица, которая пробуетъ ногой глубокую и холодную воду.
— Ну, хорошо! — уступилъ Маньковскій. — Завтра опять приду сюда!.. А на той недѣлѣ повѣнчаемся! — прибавилъ онъ безапелляціоннымъ тономъ. Очевидно, онъ не сомнѣвался въ окончательной удачѣ своего сватовства, несмотря на отговорки Авдотьи.
— Ну прощай, Авдотья!
Онъ поглядѣлъ по сторонамъ и остановился, какъ будто ожидая чего-то. Толстый «копъ» прошелъ мимо по аллеѣ и завернулъ за уголъ. Ближайшія скамейки были пусты. Предпріимчивый слесарь вдругъ склонился къ авдотьиному лицу и поцѣловалъ ее въ губы.
Авдотья чуть не вскрикнула. Бебичка, опять переходившая аллею съ ношею песку, бросила лопатку на землю и радостно захлопала въ ладоши.
— Чокъ! — сказала она. — Еще! Do it again! (Сдѣлай это еще разъ!).
Авдотья вся залилась краской, какъ молодая дѣвушка.
— Пойду я лучше домой! — сказала она, отворачивая лицо. — Еще грѣха наживешь съ вами… Ишь вы какой! — стыдливо прибавила она, обводя слесаря прощальнымъ взглядомъ.
Онъ какъ будто выросъ въ ея глазахъ и сталъ моложе, свѣжѣе и интереснѣе.
«И совсѣмъ не сѣдой! — промелькнуло въ ея головѣ. — Что это мнѣ показалось?.. Такъ себѣ, чуть-чуть!.. Въ соку мужчина!..».
Маньковскій, дѣйствительно, выглядѣлъ моложе, чѣмъ прежде.
— Помни — завтра! — оживленно воскликнулъ онъ вслѣдъ уходившей Авдотьѣ.— Я буду ждать!..
Весь остатокъ дня Авдотья была необычайно задумчива. Квартира Стрѣлицкихъ показалась ей вдругъ тѣсной и нечистой. Съ улицы, вымощенной асфальтомъ, пахло какъ будто застоявшимся керосиномъ.
Съ поѣздовъ, пробѣгавшихъ мимо, доносился густой чадъ курного угля, похожій на запахъ жженыхъ перьевъ. Нигдѣ не было ни клочка зелени. Она невольно подумала, что на краю Бруклина, среди капустныхъ огородовъ, воздухъ, навѣрное, чище и свѣжѣе.
Она зашла въ собственную комнату и чуть не плюнула съ досады. Этотъ узкій и темный чуланъ показался ей теперь въ совершенно новомъ свѣтѣ.
— Залѣзла, какъ клопъ въ щель! — проворчала она съ сердцемъ. — Обрадовалась, тараканъ запечный!.. Лучше мѣста не нашлось для меня, дуры!..
Сердце ея внезапно стало ожесточаться противъ хозяевъ.
Она сѣла на кровать и стала думать о своей жизни.
«Все я одна! — думала она. — Чисто кикимора!.. Деревянная, какъ эта кровать… — Она даже стукнула пальцами о твердую стѣнку. — Проспала я на ней два года, — подумала она, — одна одинешенька…».
Потомъ мысли ея смягчились и пріобрѣли другое направленіе. Она вспомнила предпріимчиваго слесаря, который еще утромъ былъ для нея совсѣмъ чужимъ человѣкомъ.
«Не человѣкъ, огонь!» — подумала она, забывая, какъ онъ хныкалъ и жаловался на одиночество.
Ярче всего она помнила послѣднюю сцену, и даже губы ея подергивались и сами собой складывались для новаго поцѣлуя. Въ концахъ пальцевъ и въ плечахъ пробѣгали мурашки.
«Вотъ онъ какой! — сказала она себѣ, странно усмѣхаясь. — „Сѣдина, молъ, въ бороду, а бѣсъ въ ребро…“».
Почтальонъ позвонилъ внизу и засвисталъ въ свой свистокъ, сзывая хозяекъ и прислугъ принимать почту, ибо по-американскому обычаю онъ не приноситъ ее дальше общей передней у входа. Авдотья тоже сошла внизъ и взяла свою часть. Между счетами большихъ магазиновъ, у которыхъ Стрѣлицкій забиралъ товаръ, она нашла грязное письмо, на которомъ знакомой рукой Антосика были выведены буквы ея имени. Антосикъ въ послѣдній годъ дошелъ до того, что собственноручно копировалъ даже англійскую часть адреса, хотя значеніе латинскихъ буквъ осталось для него загадкой. Нѣкоторыя изъ нихъ онъ пробовалъ писать по-русски, и «Comer of 8 Ave» выходило у него «Согпег от 8 № Аге».
Письмо было очень толстое, но марокъ на немъ было мало, и Авдотьѣ пришлось заплатить двадцать центовъ пени. Она поспѣшно отдала почтальону деньги и, взявъ письмо, съ бьющимся сердцемъ понесла его въ собственную комнату. Настроеніе ея внезапно упало. Во время встрѣчи съ Маньковскимъ она вспомнила о ковалѣ, но ни разу не подумала о дѣтяхъ.