Дѣточки мои! Сердце мое не дождется, чтобы васъ повидать!.. Посылаю вамъ двѣ шифъ-карты. Поѣзжайте на Ямбургъ, да возьмите губернскій паспортъ, такъ дешевле!..
Ласточка моя, Клася! Ты теперь стала большая, невѣста! Ночей не сплю, все о тебѣ думаю.
Я проплакала всѣ глаза… Не давайте, дѣточки, на дурницу денегъ никому, бо все заплачено.
Ягодки мои малиновыя! Поѣдете по водѣ, креститесь, да Богу молитесь. Подходить будетъ время, стану я каждый вечеръ бѣгать на морскую пристань. Куплю я длинную трубу, всѣ глаза просмотрю, повыглядываю, не бѣжитъ ли океанское судно, не везетъ ли мое червонное золото?..
Алмазы, мои неоцѣненные! Мучаюсь я за вами, какъ голодная… Были бы у меня крылья, полетѣла бы я вамъ навстрѣчу».
Черезъ шесть мѣсяцевъ, въ воскресный вечеръ прекрасной американской осени, которая составляетъ лучшее время года, особенно у Атлантическаго океана, въ узкомъ паркѣ, прилегающемъ къ Восточной Рѣкѣ у Восемьдесятъ Пятой улицы, среди безчисленной толпы народа, стояла еще одна маленькая группа. Это была Авдотья съ «дѣтычками». Клаша, дѣйствительно, была невѣста, и молодые люди заглядывались на ея свѣтлорусую косу, которая спускалась по спинѣ ниже пояса. Безусое лицо Антосика имѣло дѣтскій видъ, но онъ уже переросъ на полголовы свою мать. Авдотья похудѣла и стала какъ будто старше, но лицо ея выглядѣло гораздо оживленнѣе прежняго. Она исполнила свое намѣреніе и открыла небольшую прачечную и теперь, кромѣ своей дочки, уже имѣла двухъ галичанокъ помощницъ. Дѣло обѣщало имѣть успѣхъ. Антосикъ ходилъ въ слесарную мастерскую и уже зарабатывалъ пять долларовъ въ недѣлю, что для начала было отлично. Кромѣ того, онъ сталъ учиться англійской грамотѣ, по своему обычаю «самоукомъ», преодолѣвая упорнымъ трудомъ всѣ встрѣчавшіяся трудности и постепенно добираясь до сути. Немудрено, что Авдотья чувствовала себя счастливой.
Наверху въ бесѣдкѣ игралъ оркестръ, но говоръ тысячеголовой толпы совершенно заглушалъ звуки музыки. Если бы кто-нибудь стоялъ возлѣ этой новой семьи русскихъ переселенцевъ и прислушался къ ихъ разговору, онъ могъ бы разобрать, что Авдотья учитъ дѣтей говорить по-англійски, немилосердно коверкая, искажая слова и звуки, столь непревычные для восточно-европейскаго уха.
Нью-Іоркъ 1902 г.
Елка въ Нью-Іоркѣ
Разсказ
Десятка полтора мальчиковъ и дѣвочекъ, взявшись за руки, составили хороводъ и старались кружиться вокругъ мохнатой елки, увѣшанной разноцвѣтными свѣчами и бумажными цвѣтами, — хотя это имъ не совсѣмъ удавалось. Елка была слишкомъ велика для маленькой «большой комнаты» скромнаго жилища, и въ углу у стѣны оставалось такъ мало мѣста, что дѣти должны были при каждомъ оборотѣ круга протискиваться сквозь этотъ промежутокъ, какъ сквозь узкую щель.
Квартира была переполнена гостями. Можно было только удивляться, какъ такое множество людей помѣщается въ ея тѣсныхъ предѣлахъ. Хозяева, впрочемъ, умудрились найти мѣсто для всѣхъ приспособленій, необходимыхъ для успѣшной вечеринки.
Столъ съ закуской, или, вѣрнѣе, два стола, сдвинутыхъ вмѣстѣ и покрытыхъ старой клеенкой, стояли въ передней.
Въ противоположномъ углу была свалена высокая груда верхняго платья, мужского и женскаго. Дамскія шляпки были сложены въ деревянный ящикъ изъ-подъ сельтерской воды, и онъ былъ поставленъ такимъ образомъ, что подпиралъ груду платья и охранялъ ее отъ немедленнаго распаденія.
Рядомъ съ этимъ ящикомъ стоялъ другой, тоже открытый, откуда заманчиво торчали многочисленныя горлышки пивныхъ бутылокъ. Подъ столомъ стоялъ глиняный кувшинъ съ краснымъ виномъ и даже, какъ вѣнецъ всего, три длинныя бутылки, наполненныя свѣтлой шипучкой, которая хотя и происходила изъ Калифорніи, но искрилась и играла не хуже настоящаго шампанскаго.
Въ кухнѣ, на большой газовой плитѣ кипѣли два огромныхъ чайника съ кипяткомъ для чаю, и въ духовомъ отдѣленіи жарился сочный ростбифъ и національный американскій индюкъ, принятый Матреной Ивановной въ составъ рождественскаго ужина вмѣсто отечественнаго поросенка.
Матрена Ивановна сбилась съ ногъ, перебѣгая изъ кухни въ переднюю и обратно и наблюдая, чтобы все было въ порядкѣ.
Она чувствовала себя, какъ полководецъ во время рѣшительной битвы. Это былъ первый праздникъ, который она устроила послѣ трехлѣтняго пребыванія въ Америкѣ, и расходы были такъ велики, что, если бы не участіе гостей, она совсѣмъ бы разорилась.