— Какой человѣкъ, — неустанно повторяли они. — Ласковый, учительный, словоохотливый, ко всякому съ привѣтомъ, для всякаго съ помощью. Такого другого нѣту во всѣхъ духоборахъ.
Мы взобрались на верхъ и пошли по той же широкой главной улицѣ, сокращая время непрерывнымъ разговоромъ.
Больше всѣхъ говорилъ Миша Казаковъ, стройный, бѣлокурый, съ вьющимися кудрями и румянцемъ во всю щеку, поминутно вспыхивавшимъ и пропадавшимъ безъ всякой причины. Ему не могло быть больше восемнадцати или девятнадцати лѣтъ, и онъ походилъ на дѣвушку, переодѣтую мальчикомъ. Тѣмъ не менѣе, Миша завѣдывалъ паровиками на большомъ кирпичномъ заводѣ и зарабатывалъ больше ста долларовъ въ мѣсяцъ.
— И въ Канадѣ-то не все ровное! — говорилъ Миша. — Есть одно хорошее, а другое — худое… Вотъ, къ примѣру, англики нарекаютъ на насъ, что мы хотимъ жить селами на обчинѣ. По-ихнему, каждый человѣкъ долженъ жить на своемъ участкѣ. А по-нашему, это — самое звѣрство. Потому что живетъ человѣкъ въ пустынномъ мѣстѣ одинъ въ родѣ звѣря… Еще другое. Семьистому человѣку поодиночкѣ жить не бѣда, а малосемейнымъ — худо. Захвораетъ если, никто, пожалуй, и не навѣдается.
— Вотъ я вамъ случай разскажу, — продолжалъ онъ. — Здѣсь фермы нарастаютъ въ родѣ какъ пчелиный сотъ, рядышкомъ одна подлѣ другой. Кто позже всѣхъ пришелъ, тотъ садится съ краю, а дальше, конечно, лѣсъ, либо степь. Въ прошломъ году выѣхалъ англикъ одинъ тоже на ферму, бѣдненькій такой, маломочный, жена у него молодая и одинъ ребеночекъ грудной. Денегъ у нихъ нѣту, надо на работу идти. Вотъ онъ побился недѣли три, уладилъ для нихъ хибарку, изъ хвороста плетеную, самъ ушелъ на дорогу копать землю. Близко работу не нашелъ, послали его за триста миль на сторону. Написалъ домой письмо, отвѣта нѣтъ. Думаетъ: видно къ моему участку еще почта не прошла. А заработокъ хорошій. А дома у него тѣмъ временемъ хозяйка захворала или попритчилось чего. Никому, конечно, и горя нѣтъ, что вотъ не показывается человѣкъ. Да и не знаетъ никто. Этакъ недѣли черезъ три индѣи мимо шли ассинобойскіе, одна индѣйка зашла хлѣба вымѣнять. Перье они утиное собираютъ да на печеный хлѣбъ мѣняютъ, индѣи эти. Смотрятъ, а хозяйка-то ужъ холодная лежитъ, да и ребенокъ холодный, съ голоду видно замеръ…
Вотъ какъ выходитъ, ежели въ степѣ поодиночкѣ жить, — закончилъ Миша. — Наши живутъ гуртомъ, цѣпляются другъ за дружку, какъ репешочки.
— И въ городахъ у нихъ по-всякому, — продолжалъ Миша.
Съ непорочной высоты своихъ девятнадцати лѣтъ онъ подвергалъ окружающій міръ самой безпощадной критикѣ.
— Лучше, конечно, чѣмъ тамъ, а выходитъ одно на одно. Я же еще тамошняго не помню хорошо, — вставилъ онъ, — больше слыхалъ отъ старшихъ… А про здѣшнее скажу: если у кого денегъ нѣтъ, того считаютъ хуже грязи. А компанейщикъ Сипіаровъ всю округу въ рукахъ держитъ.
— Какой Сипіаровъ? — спросилъ я съ удивленіемъ.
— S. Р. R. Company, — объяснилъ Миша по-англійски.
Первыя три буквы обозначаютъ Canadian Pacific Railway (Канадская Тихоокеанская дорога) и произносится по-англійски си пи аръ. Духоборы безцеремонно передѣлали эти безличныя акціонерныя буквы въ жадное олицетвореніе канадскаго капитала, подъ именемъ компанейщика Сипіарова. Я сталъ разспрашивать духоборскихъ юношей о городскихъ увеселеніяхъ и диковинахъ, въ которыхъ нѣтъ недостатка въ бойкой столицѣ Западной Канады. Обыкновенно первобытные умы прежде всего вовлекаются именно въ орбиту этихъ грязныхъ и грубо раскрашенныхъ приманокъ, и мнѣ было любопытно узнать, насколько эта свѣжая молодежь поддается такому непосредственному зрительно-слуховому влеченію.
Миша однако встрѣтилъ мои разспросы тѣмъ же самымъ, непримиримымъ осужденіемъ.
— Театры? — говорилъ онъ, — а что въ нихъ смотрѣть? Мы пробовали, ходили. Только одна срамота. Парни да дѣвки ломаются. Безстыдники! — заключилъ онъ совсѣмъ по-дѣтски, и его румянецъ снова вспыхнулъ до самыхъ ушей. Повидимому, онъ вспомнилъ подробности своего личнаго опыта въ посѣщеніи какого-нибудь изъ виннипегскихъ кафе-шантановъ.
— Не говори! — вмѣшался другой духоборскій критикъ, по виду совсѣмъ подростокъ, еще моложе Миши. У него были веселые сѣрые глаза и пріятный, слегка картавый голосъ.
— Театры бываютъ разные. Вотъ я зимуся видѣлъ въ Менодозѣ, одинъ драмъ давали, какъ его, «Отеллу», сочиненіе Шекспира, — сколь хорошо!.. Даже въ книжкахъ столь хорошо не пишутъ. Главный игральщикъ тамъ нигро, черенъ арапъ по-нашему, свою жену удушаетъ на сценѣ.
— Что же хорошаго! — угрюмо возразилъ Миша. — Значитъ, онъ убивецъ…