Рѣчи Веригина продолжали изливаться тѣмъ же нескончаемымъ потокомъ. Теперь онъ говорилъ о сибирскихъ снѣгахъ и пустыняхъ и о людяхъ, которые живутъ тамъ, на дальнемъ сѣверѣ.
— Холодно тамъ, трудно жить, — разсказывалъ онъ. — И людей тѣхъ Богъ забылъ, да и они Бога забыли. Только и заботы у нихъ обмануть другъ друга. Одни только есть честные люди въ томъ краю: остяки на тундрѣ, по-русски — дикари. Всѣ ихъ обманываютъ, а они никого. Ѣдешь бывало, озябнешь, жизни не радъ, даже шуба не грѣетъ, метель, вьюга, того гляди, — замететъ совсѣмъ. Наѣдешь на остяцкую палатку. Такъ онъ готовъ съ тобой послѣднимъ подѣлиться. Самъ не съѣстъ, а гостю отдастъ… Оттого и говорятъ про него: онъ дикарь, — умные люди такъ не дѣлаютъ.
Молодые духоборы слушали съ напряженнымъ вниманіемъ и боялись проронить хоть слово. Это былъ наглядный урокъ современной русской географіи, съ тундрами и снѣгами на самомъ видномъ мѣстѣ. Противопоставленіе чистыхъ и честныхъ дѣтей природы умнымъ и безсовѣстнымъ сосѣдямъ нѣсколько соотвѣтствовало ихъ собственному положенію среди канадскихъ «англиковъ».
Было уже очень поздно. Веригинъ предложилъ, чтобы я остался съ нимъ до утра и проводилъ его на поѣздъ, но я чувствовалъ себя наполненнымъ до предѣловъ вмѣстимости и предпочелъ уйти домой. Веригинъ пошелъ провожать меня до воротъ, но на дворѣ стояла такая тихая и теплая ночь, что незамѣтно для себя онъ вышелъ изъ калитки и дошелъ со мною до угла. Кончилось тѣмъ, что мы стали ходить взадъ и впередъ по главной улицѣ, продолжая свой разговоръ.
— Пойдемте по срединѣ дороги, — предложилъ Веригинъ, — на тротуарѣ слишкомъ твердо. Я и днемъ хожу по срединѣ улицы, — прибавилъ онъ.
— А если лошадь наѣдетъ?
— Если небольшая лошадь, то ее можно и оттолкнуть! — отвѣтилъ онъ съ высоты своихъ четырнадцати вершковъ.
Излишне упоминать, что вѣрный Сеня Рыбинъ неотступно слѣдовалъ сзади. Онъ не считалъ себя въ правѣ оставить ввѣренное его попеченію «лицо» даже на одну минуту.
Я коснулся вопроса о будущемъ духоборской общины.
— Неизвѣстно! — сказалъ Веригинъ. — Можетъ, мы и не останемся здѣсь. Здѣсь все-таки холодно для насъ. Фрукты не растутъ. Насъ же и теперь въ Аргентину приглашали. Поживемъ, оправимся, накопимъ денегъ, чтобы было чѣмъ орудовать. Потомъ продадимъ землю и все и переѣдемъ, хоть въ Австралію, что ли…
— Я говорю объ общинномъ строѣ, — объяснилъ я.
— Опять-таки неизвѣстно, — сказалъ задумчиво Веригинъ. — Мы дѣлаемъ только пробу, можно ли людямъ жить другъ съ другомъ на братскомъ положеніи….
Мнѣ захотѣлось отмѣтить еще одинъ послѣдній пунктъ. Двухдневное общеніе съ этимъ замѣчательнымъ человѣкомъ, который служилъ предметомъ почтительнаго обожанія для окружавшихъ его Приверженцевъ, оставило во мнѣ чувство, которому я искалъ теперь короткое и ясное выраженіе.
— Знаете ли, Петръ Васильевичъ, — сказалъ я, — исторія сложила это дѣло въ ваши руки и на ваши плечи. Отъ васъ будетъ зависѣть, какъ развернется и окончится эта проба…
— Я — песчинка! — живо возразилъ Веригинъ. — Даже вся наша община только капля въ морѣ. Но я вѣрю, что черезъ тысячу лѣтъ человѣчество будетъ жить по такому плану и небо надъ землею будетъ яснѣе…
Это былъ невольный порывъ, и онъ противорѣчилъ вчерашней теоріи Веригина о смѣнѣ земныхъ совершенствъ. Но мы не хотѣли думать о теоріяхъ. Мы подняли головы и посмотрѣли на ночное небо, которое въ свою очередь глядѣло на насъ своими безчисленными звѣздными очами.
Что увидятъ эти звѣзды на землѣ черезъ тысячу лѣтъ?
III. Макарскій
Въ предпослѣдній вечеръ моего пребыванія въ Виннипегѣ одинъ изъ моихъ англійскихъ знакомыхъ, мистеръ Гриффитъ, начальникъ желѣзнодорожной станціи, задалъ мнѣ вопросъ: «Видѣли ли вы своего соотечественника Макарскаго?» Я слышалъ это имя нѣсколько разъ, но не могъ выбрать свободнаго времени для визита. Гриффиту я сказалъ, что не знаю, гдѣ живетъ Макарскій.
— Это все равно, — сказалъ Гриффитъ, — идите до католической церкви, а потомъ спросите у перваго встрѣчнаго, гдѣ живетъ русскій ораторъ. Вамъ навѣрное укажутъ.
На другое утро я рѣшился воспользоваться указаніемъ Гриффита и, разыскавъ католическую церковь, обратился съ вопросомъ къ группѣ рабочихъ, стоявшихъ у ея воротъ. У меня были, признаться, нѣкоторыя сомнѣнія относительно возможныхъ результатовъ, но они оказались совершенно неосновательными.