физиченскимъ трудомъ, а духовную работу будто забываютъ. Вотъ мы подумали, что первую надо сократить, какъ уже много есть на землѣ надѣланнаго, значитъ, если бы всѣ люди увѣрили, что они — братья, то можно пользоваться этимъ, а потомъ что Богъ дастъ, подрабатывать, или что, по волѣ. А, можетъ, Богъ и такъ сталъ бы кормить, какъ, напримѣръ, при Моисеѣ манна падала съ неба. Конечно, какъ человѣкъ всю природу испортилъ, вырубилъ фруктовые сады и корни выжегъ, а мѣсто изрылъ и испакостилъ, значитъ, трудно ворочаться къ тому, какъ было вначалѣ, но все-таки придетъ же къ этому, напримѣръ, послѣ втораго пришествія, обновленіе рода. Конечно, какъ люди — братья, значитъ, должны всѣ пользоваться. Потому если ты завладѣлъ одинъ, значитъ, ты развѣ лучше? Только ты отнялъ отъ другихъ братьевъ. А давай-ка пользоваться всѣ вмѣстѣ. Насчетъ одежи мы думали, что, значить, мы стыдимся наготу свою, какъ стыдъ есть плодъ грѣха, — напримѣръ, если укралъ что, то тому стыдно, такъ же человѣкъ стыдится своего тѣла. Намъ же надлежитъ перебороть грѣхъ и обновить природу, чтобы какъ голый, такъ и одѣтый было одно естество. Мы говорили имъ: «Ты зачѣмъ голыхъ боишься, одѣтыхъ не боишься, а тотъ же человѣкъ?» Поэтому, когда приходили въ селеніе, то дѣлали обрядикъ, показывали, что не бойтесь, значитъ, если мы ходимъ голые; такъ проходили сквозь село, одѣвались и шли дальше. Видѣній намъ не было, но шли въ душевной радости, что мы достигли слободы. И братьевъ пробовали убѣждать только со словомъ и съ любовью. Напримѣръ, мы травку ѣли оттого, что мы отвергаемъ работу, значитъ, ѣду намъ брать неоткуль. Если брать не хочетъ давать отъ вольнаго сердца, то чтобы не насилить его слободы, лучше же я буду ѣсть травку, какъ овца. И когда они вышли на насъ съ палками, мы имъ не сопротивлялись, но ложились и говорили; бей меня, если хочешь, или даже совсѣмъ засѣки, если по-твоему выходитъ такъ… Потомъ, какъ арестовали насъ, привезли въ Рейджайну, въ тюрьму, наши не стали покоряться, не работали, потому что зачѣмъ ты меня насилишь? По просьбѣ можно было бы сдѣлать. А то говорятъ: «ты такой же человѣкъ, у тебя есть руки и ноги, сходи, сдѣлай самъ». А я сталъ думать. Вотъ люди ничего нашего не приняли, стали противъ насъ стѣной. Значитъ, мы были дураки, не такъ взялись. Тутъ я сталъ имъ говорить, что вы меня не запирайте. Я буду работать и поступать по-вашему. Какъ ты ходишь вездѣ на слободѣ, такъ же и мнѣ хочется. Или дайте мнѣ одежу хорошую, я надѣну, скорюся и буду поступать по всей вашей совѣсти. Ну, они стали меня пускать на работу, такъ абы чего, травку стричь или полы смывать. Перво-то, какъ привезли, заперли насъ со старшимъ братомъ въ камору. Тутъ мы стали дверь ломать, — отпустите насъ, за нами нѣтъ никакой вины. И такъ ломали, что они насъ били и къ стѣнѣ приковывали и револьверомъ нацѣлялись, что мы васъ сейчасъ разстрѣляемъ. Но мы всѣхъ этихъ страстей не боимся, — видали въ Россіи еще и того страшнѣе. Потомъ я сказалъ солдату, что не буду ѣсть, почему лишаете свободы, то не ѣли три дня. Потомъ какія корки англики-солдаты выбросятъ, то ихъ подбиралъ и ѣлъ. А умствовалъ такъ, что если онъ скажетъ, какъ же ты ѣшь, а не работаешь, я противъ того отвѣчу, что все равно это брошенное, чтобы прѣть, стало-быть, ничье. Потомъ я отъ старшаго брата отклонился, сталъ работать по ихнему. И другаго брата сталъ уговаривать, что съ воронами жить — по-вороньему каркать, а среди волковъ жить — въ волчьей шкурѣ ходить и подражать имъ, чтобы они не терзали насъ. А наши не покорялись, напримѣръ, даже изъ-подъ себя вымывать не соглашались, ну, я изъ-подъ нихъ вымывалъ и выносилъ. Потомъ говорю: я не хочу работать на этихъ лѣнивцевъ, — у нихъ тоже есть свои руки и ноги. А вы меня лучше отпустите, я буду работу дѣлать и приму весь вашъ образъ. Не то вотъ есть у васъ галиціанъ, кандалъ на ногѣ носитъ, — онъ изъ тюрьмы убѣжалъ, а они его поймали и повѣсили ему на ногу такую гирю съ цѣпью, — то пусть повѣсьте ее мнѣ, и я буду тотъ кандалъ носить и его избавлять, лучше чѣмъ этихъ лѣнивцевъ. Потомъ я сталъ имъ очень улещать: какъ вы, — говорю, — мою голову били, такъ моя голова поумнѣла, и я теперь совсѣмъ по-вашему сталъ. Тутъ ихъ очень совѣсть убила, нечего имъ сказать. Говорятъ: «если теперь васъ отпустить до срока, то весь нашъ законъ сломать». А я говорю, что какъ же я вамъ буду работать? теперь лѣтнее время. Три мѣсяца работать, можетъ я бы и больше ста долларовъ заработалъ. За что же я долженъ лишиться этого? Зато, что я рубаху скидалъ? — то я ее опять надѣлъ. Тутъ имъ нечего сказать противъ тѣхъ словъ. Отпустили они насъ троихъ до срока, — меня съ братомъ и Митю Зыбина. Такъ мы покорилися, — закончилъ Сеня Власовъ, — по своей доброй волѣ. Потому видимъ, что этакъ по-нашему не возьметъ. Лучше надо потихоньку дѣлать и склонять къ тому. Мы, значитъ, залѣзли очень высоко, а вы за нами не послѣдовали, поэтому намъ приходится слѣзать внизъ и надѣвать вашъ хомутъ. Вотъ говорятъ мнѣ, — прибавилъ Сеня — отчего вы другихъ не слухали? Вамъ говорили люди: вертайтесь назадъ! А какъ бы я послухалъ, когда по моей мысли выходило, что я должонъ идти впередъ? Каждый человѣкъ долженъ своимъ умомъ идти, куда его ведетъ, а когда онъ увидитъ, что ему ходу нѣту, то обратится самъ. Если бы по чужому слову я все бы думалъ, что мнѣ нужно было дойти дальше, и я бы шатался, и было бы некрѣпко.