Въ этотъ день мельница молола безъ своего механика, подъ надзоромъ его молодыхъ помощниковъ. Мы втроемъ ходили по селу изъ конца въ конецъ и все разговаривали о ближайшемъ будущемъ Духоборіи.
Государственное разумѣніе Духоборіи сосредоточилось въ селѣ Отрадномъ.
— Есть среди насъ такіе, — говорилъ Гриша, — говорятъ: «Не будемъ вступаться ни въ ихніе суды-выборы, ни въ чего. Обгородимъ Духоборію стѣной, пускай они насъ не касаются. Мы будемъ Боговы, а они земные. А по моему — какая стѣна? Отъ всего свѣта не отгородишься даже на островѣ. А здѣсь въ Канадѣ, конечно, мы будемъ участвовать во всемъ. Пусть меня выберутъ судьей, пусть мнѣ придется даже судить человѣка. Я заявлю свой голосъ, что я не согласенъ его убивать, если по такому закону. А если мой голосъ заглушится, то я не виноватъ. И уполномоченныхъ въ палату пошлемъ, въ этомъ нѣтъ ничего дурного, если устройство для пользы людей. Въ нашей общинѣ есть же устройство. Безъ этого бы не было распорядковъ».
Рѣчи его относились къ предстоящему полученію правъ гражданства, котораго духоборскіе ригористы все еще страшились и называли канадскимъ подданствомъ.
Надо, однако, сказать, что по соглашенію съ канадскимъ правительствомъ Духоборія уже принимала мѣры для лучшаго осуществленія своихъ гражданскихъ правъ. Духоборская округа находилась въ углу между тремя территоріями, будущими штатами канадскаго союза: Манитобой, Ассинобойей и Саскачеваномъ. Было условлено, что всѣ духоборскіе голоса для выбора мировыхъ судей, шерифовъ и депутатовъ сосредоточатся вмѣстѣ и будутъ принадлежать къ Ассинобойѣ, разумѣется, кромѣ участка Принца-Альберта, который лежалъ слишкомъ въ сторонѣ.
— А какъ у васъ русскій языкъ не испортится, если англичане будутъ кругомъ? — спросилъ я.
— По-моему не испортится, а исправится, — возразилъ Гриша. — Вы послушайте, какъ наши говорятъ. Половину по-русски, а вполовину по-хохлацки прихватываютъ: швыдко да черевики, да нехай. А тутъ наши молодые ребята станутъ доходить до всего, мы научимся грамотѣ по-настоящему, и станетъ нашъ языкъ чище и краше прежняго.
— А какъ вы думаете, какой языкъ пересилитъ, — спросилъ я, — англійскій или русскій?
— Да мнѣ все равно! — сказалъ Гриша. — Какой пересилитъ, тотъ и пускай. Всѣ языки равно отъ Бога. Но, конечно, по-моему, русскій языкъ не отмѣнится, потому онъ нашъ природный.
Другой Григорій, братъ Павла Планидина, тоже бывшій вмѣстѣ съ нами, вмѣшался въ разговоръ въ качествѣ эксперта-старожила сравнительно съ этими недавними пришельцами.
— Намъ теперь не о томъ надо думать, какой языкъ пересилитъ, — замѣтилъ онъ, — а о томъ, чтобы научиться хоть понемногу англійскому чтенію и разговору. Да изъ нашихъ есть кое-которые, кои сильно обучились, тоже ребята не очень тупые. Дюже учиться намъ не нужно, а впослѣдствіи, можетъ, и научимся…
— Ну, ну! — сказалъ Голубевъ. — Я думаю, русскій языкъ ни въ жисть не уступитъ англійскому.
— Я вижу, — продолжалъ онъ, — тутъ русскихъ много пріѣзжаетъ. Пускай разселяются вокругъ насъ. Рѣдьку чѣмъ рѣже сажаютъ, тѣмъ она толще растетъ.
— Вотъ ты, какой прыткій! — разсмѣялся Планидинъ.
— А то, — увлекался Голубевъ, — мы впослѣдствіи времени еще англиковъ переучимъ по-русски. Вонъ въ Іорктонѣ же научились многіе. Заведемъ свою «топографію», станемъ русскія письма печатать безъ перевода…
— Во что вы цѣните имущество общины? — спросилъ я Гришу, когда мы осматривали амбары и склады Отраднаго.
— Вмѣстѣ съ воздѣланной землей, близъ полмилліона долларовъ, — отвѣтилъ онъ.
— Черезъ десять лѣтъ у васъ будетъ десять милліоновъ.
— Мы большихъ богатствъ заводить не будемъ, — живо возразилъ Гриша, — а лишь сколько намъ нужно для жизни.
Онъ уловилъ въ моихъ словахъ намекъ, что ростъ матеріальнаго богатства можетъ представить опасность для прочнаго существованія общины.
— Это все обдумано! — прибавилъ онъ. — Неужто все время работать? Можно и такъ посидѣть. А къ тому же намъ еще надо долги платить.
— Велики ли ваши долги? — замѣтилъ я, думая, что онъ имѣетъ въ виду кредитъ, который община забирала у торговыхъ фирмъ.
— По-нашему, — горячо заговорилъ Гриша, — чтобы наши долги заплатить, всей жизни не хватитъ. Вы думаете, мы забыли, какъ насъ люди вызволяли изъ бѣды? Дай намъ Богъ заплатить хоть не тѣмъ самымъ, такъ другимъ бѣднымъ людямъ.