«Неженимый, ты!» И этотъ: имѣй меня отреченна. Боятся. Я думалъ, буду ихъ слушать. Они откоснулись.
«Вотъ что, ты почитай. Ты чернила знаешь, а мы толкованія. — „Благословите“. — „Господь благословитъ“. Крестное знаменіе на лобъ. Прочиталъ двѣ строчки. — „А ну еще разокъ!“ Еще прочиталъ. — „Еще двѣ строчки!“ Стало четыре. „А по твоему какъ?“ — „Кто же будетъ контролеръ?“ — „Не бойся. Мы не поддакнемъ“. Я сказалъ: „По-моему, вотъ такъ“. „Такъ и есть“. — А, думаю, вотъ какіе вы есть толкователи!» Затаилъ въ сердцѣ. Цѣлую страницу прочелъ.
Одиннадцать часовъ, двѣнадцать, часъ. «Поѣсть бы надо. Послѣ обѣда еще почитаемъ»…
«Стали обѣдъ собирать. У насъ бывало на обѣдъ два блюда, сила что три. Тутъ видимъ: наклали луку съ яйцами. Хлѣбъ ситный. Одну чашку намъ отдали. Еретикамъ, — такъ особо. Потомъ съ рыбой. Мы стали тупо ѣсть. Послѣ этого щей. Что за диковина? Я, какъ могъ, наѣлся, бросилъ. Четвертое — лапша съ яйцами, монастырская; каша съ молокомъ, пшенникъ, лапшевникъ. Мы четыре перемѣны кое-какъ огоревали, отбились. Они — девять блюдъ. Куда кладутъ? Я удивился. Такъ наѣлись, едва имъ согнуться можно. Спать. Спали, спали. Время пришло вставать. Никто не выходитъ. „Будите ихъ!“ Сошлись. Пить хотятъ, ведро квасу выпили, брюхо дуть начало. То и дѣло на дворъ бѣгаютъ.
Я къ нимъ съ книгой: „Чего вяло?“ Стали себя понижать. Окаящутъ себя. „Какъ намъ, окаяннымъ, знать?“ Какое смиренномудріе. — Ахъ, думаю, если назвать со стороны, осердятся ли? Да съ дураковъ и хлопнулъ: „А ты молъ, окаянный, какъ скажешь?“ — „О, щенокъ, молоко не обсохло“. — Попался старый хрычъ! Взбунтилась вся бесѣда. Усмирили его. — „Слушайте, говорю. — Читаемъ толкованіе Ивана Златоуста: О смиренномудріи: „Передъ чужими устами будь смиренъ сердцемъ“… Я испыталъ его… Старикъ провалиться готовъ. Мнѣ авторитетъ дали. — „Отчего такъ много перемѣнъ ѣды?“ — „Преданіе у насъ. Сколько перемѣнъ, столько ангеловъ“. „А я въ книгахъ видалъ: сколько сластей, столько дьяволовъ“. Они не могутъ спорить: „Мы сами не знаемъ, старики толкуютъ“.
Стали читать бесѣду Златоуста „О нарядѣ“. Они расцвѣчены, и я такожъ. Громитъ Златоустъ цвѣтное платье, во всю нарицаетъ. Завтра же скину. Отецъ тоже рѣшился — у насъ скоро. На другой день отецъ велѣлъ женѣ бѣлу рубашку приготовить. „Али съ ума сошелъ?“ Мы не слушаемъ. Принесли холста, сошили, надѣли, стали, какъ арестанты. Вышли на улицу. — „Что сдѣлалось?..“ — Другіе говорятъ про насъ: они попали въ секту скопцовъ. Жена плачетъ, со мной никуда не выходитъ…
Такъ кончилась моя первая вѣра…“
— Это былъ первый этапъ неручевскаго разсказа. Послѣ того настала очередь второй вѣры, сектантской, аскетической.
— Сосѣдней деревни Егоръ Загаровъ услыхалъ, прилетѣлъ. Онъ въ бѣлой рубашкѣ отъ бѣлоризцевъ Писцовыхъ, а мы самородки. Отецъ увидалъ: „Вотъ еще христіанинъ ѣдетъ“. Такой чудакъ. Мы приняли его. Меду поставили. Онъ не ѣсть… Чего ни спрошу, все толкуетъ, прибавляетъ и накладываетъ: „Мало бѣлу одежу“. Изъ библіи началъ вычитывать: „мяса не ѣшь, рыбу не ѣшь, молоко не ѣшь“. Недѣлю прожилъ, ѣлъ хлѣбъ съ водой въ очищеніе грѣховъ. Мы тоже ревнуемъ. Мать ругается. Мы продавать велимъ. Все не надо. Нарядъ продавать велимъ. Бабы плачутъ, а заартачиться нельзя. Покупили бѣло, нарядили въ бѣло. Насъ двое, хозяева полные. Если бы хоть одинъ былъ на ихней сторонѣ… Онѣ приводный народъ.
Услыхали отъ Егора — есть учитель въ городѣ, — земля не держитъ. Хоть завтра запрягай. Нельзя, надо хлѣбъ убрать. Въ сентябрѣ поѣхали. У Писцова недѣлю прожили. Онъ съ насъ плату положилъ, пятнадцать копеекъ въ сутки съ одного человѣка. Слова не сказали, отдали два цѣлковыхъ. Этимъ привлекли его, что мы не дармоѣды.
Онъ насъ тоже увлекъ. Искусникъ, степенный, семья въ порядкѣ. Говоримъ: „поселиться бы около, добра бы научились. Купимъ садъ“. Онъ сталъ спрашивать: „А много ли денегъ?“ Мы говоримъ: „три тысячи“. Мы въ то время на чертѣ стояли, каждый годъ тысячи по двѣ наживали въ лѣсной торговлѣ. Кабы не пошли по вѣрѣ, въ сотняхъ тысячъ пошли бы. Но мы денегъ боялись, антихристова печать. Безъ рукавицы не брали.
— Есть, — говоритъ, — продажный садъ. Денегъ не пожалѣете, — продастъ. — „Какое мѣсто?“ — „Тамъ-то“. Пошли мы. „Что надо?“ — „Садъ продажный“. — „Три тысячи рублей“. Какъ будто въ карманѣ пощупалъ. Отецъ сразу говоритъ: „А двѣсти рублей уступишь?“ Тутъ же купили за двѣ тысячи восемьсотъ рублей. Дали задатокъ, купчую, поѣхали домой.