Въ квартирахъ здѣсь было больше простора, столъ болѣе походилъ на русскій. Природа была проще и растрепаннѣе, а главное не было того неисчислимаго множества трамваевъ, снующихъ взадъ и впередъ, отелей съ музыкой и ресторановъ «съ загороднымъ гуляньемъ», которые такъ отравляютъ жизнь повсюду, гдѣ собирается американская дачная толпа.
Ноксвильскіе фермеры успѣли создать для своихъ дачниковъ новое русско-американское имя «плежурникъ», составленное изъ англійскаго слова pleasure (удовольствіе) съ русскимъ окончаніемъ.
Однако большая часть людей, наполнявшихъ столовую доктора, не принадлежала къ плежурникамъ. Сегодня была годовщина пріѣзда въ Америку самой старой группы русскихъ интеллигентныхъ переселенцевъ, и на этотъ разъ они съѣхались праздновать ее въ Ноксвиль, ибо докторъ Харбинъ былъ деканомъ и, быть можетъ, наиболѣе уважаемымъ членомъ группы. Гости пріѣхали по желѣзной дорогѣ вчера вечеромъ и почти всѣ расположились въ домѣ доктора, а также въ большомъ домѣ, стоявшемъ почти рядомъ, гдѣ жили родители жены его брата. Несмотря на ранній часъ, почти вся компанія была въ сборѣ и, сидя за столомъ, пила чай. Мѣсто самовара занималъ цилиндрическій сосудъ съ краномъ, сдѣланный изъ жести и болѣе всего похожій на ведро съ квасомъ. Туда наливали кипятокъ, вскипятивъ его въ чайникахъ. Кипятить воду на американской кухонной печи было гораздо легче, чѣмъ возиться съ приготовленіемъ углей, необходимыхъ для настоящаго самовара.
Младшаго Харбина не было дома. Онъ былъ странствующимъ агентомъ большой компаніи, продававшей сѣмена какой-то усовершенствованной резеды, и почти постоянно разъѣзжалъ по окрестнымъ деревнямъ. Кромѣ того, онъ распространялъ усовершенствованные ножи для разрѣзыванія сыровъ, мыльный порошокъ и галстуки съ механически защелкивающимся бантомъ. Въ Америкѣ самыя странныя новинки нерѣдко дѣлаютъ карьеру, и изъ резеды, сыра и галстуковъ Павелъ Харбинъ успѣвалъ извлекать себѣ средства къ существованію, «дѣлалъ жизнь», какъ говорятъ въ Америкѣ. Зато его почти никогда не было дома.
Жена его, безцвѣтная блондинка, въ сѣромъ холстинковомъ платьѣ, съ сѣрыми глазами и волосами, сидѣла у жестяного ведра и разливала чай. Съ перваго взгляда на нее можно было подумать, что она страдаетъ тайною и неизлѣчимою болѣзнью, потомъ впечатлѣніе сглаживалось, но все же оставалось. Ближе всего она выглядѣла такъ, какъ будто въ прошлую ночь ей приснился тяжелый сонъ, и она до сихъ поръ еще не успѣла окончательно опомниться отъ бремени. Она не отказывалась ни отъ какой работы и съ утра до вечера была чѣмъ-нибудь занята, но движенія ея были такъ медленны, что изъ ея работы было немного проку. Въ компаніи, собравшейся у чайнаго стола, было три доктора, и всѣ они были разнаго мнѣнія объ ея сонной меланхоліи. Докторъ Харбинъ утверждалъ, что въ ея жилахъ мало красныхъ шариковъ, и серьезно, но безуспѣшно уговаривалъ ее пить теплую кроличью кровь. Докторъ Бугаевскій утверждалъ, что она загипнотизирована патеромъ католической церкви въ сосѣднемъ городкѣ Жуанвилѣ и безсознательно готовится перейти въ католичество. Церковь была построена на ирландскія деньги, большая часть прихожанъ были поляки и словаки, а патеръ былъ итальянецъ, но его англійское краснорѣчіе было рѣзкаго и обличительнаго свойства, и нѣсколько женщинъ даже изъ іудейскаго Ноксвиля ѣздили за пятнадцать миль послушать новаго Савонаролу. Докторъ Паклинъ безъ обиняковъ утверждалъ, что Фанни Ильинишна страдаетъ глистами.
Бориса Харбина тоже почти не было дома. Правда, раза три онъ появлялся на порогѣ комнаты, собираясь выпить стаканъ чаю, но тотчасъ же въ дверяхъ аптеки раздавался звонъ, свидѣтельствовавшій о появленіи новаго паціента, и онъ немедленно исчезалъ съ поля зрѣнія.
Докторъ Паклинъ былъ миніатюрный и немного горбатый человѣчекъ, съ коротенькими ножками и несоразмѣрно длинными руками. Его усадили на самый высокій стулъ, и ноги его болтались въ пространствѣ подъ столомъ и, несмотря на всѣ усилія, никакъ не могли достать до твердой земли. Иногда ему казалось, что тамъ внизу какая-то неизмѣримо глубокая бездна и что стулъ его поставленъ на узкую вершину высокаго и крутого утеса. Зато верхняя половина его туловища возвышалась, какъ слѣдуетъ, надъ столомъ, и его длинныя руки съ цѣпкими пальцами могли свободно передвигать стаканы, намазывать масло на хлѣбъ и больше всего жестикулировать.