Они — это былъ благотворительный комитетъ.
Группа интеллигентовъ, привыкшихъ къ русской широтѣ мысли и разучившихся даже понимать многіе человѣческіе предразсудки, относилась съ нескрываемымъ презрѣніемъ къ кучкѣ разбогатѣвшихъ банкировъ, которые перенимали, утрируя, чванныя замашки американскихъ денежныхъ богачей и готовы были купить себѣ рыцарскую генеалогію и гербъ, по примѣру Асторовъ и Вандербильтовъ.
Они ежедневно воочію убѣждались, что высохшія души капиталистовъ не могли и не хотѣли создать ничего, кромѣ толпы чиновниковъ и стада зависимыхъ, вѣчно опекаемыхъ кліентовъ, и даже сотни тысячъ и милліоны долларовъ, которые ежегодно тратились въ европейскихъ кварталахъ Нью-Іорка и Филадельфіи на благотворительныя цѣли, не могли заставить ихъ измѣнить свое мнѣніе.
Но докторъ Бугаевскій чувствовалъ себя гораздо счастливѣе въ Носквилѣ, чѣмъ въ Нью-Іоркѣ, и ему невольно думалось, что колонисты и жители городка должны чувствовать то же самое.
Человѣкъ, сидѣвшій противъ Бугаевскаго, поднялъ голову, смѣрилъ словоохотливаго доктора недружелюбнымъ взглядомъ и опять потупился. Онъ былъ узкоплечъ, тщедушенъ, съ несоразмѣрно большой головой и широкимъ лицомъ, покрытымъ трех-дневной черной щетиной. Изъ всѣхъ участниковъ торжества онъ одинъ не обнаруживалъ особой веселости и охоты къ разговору съ сосѣдями. Онъ, впрочемъ, все время бормоталъ какія-то слова, но они, очевидно, не назначались для посторонняго слуха. Если кто-нибудь дѣлалъ попытку привлечь его къ общему разговору, онъ отвѣчалъ злобной гримасой и еще ниже опускалъ свое плоское лицо.
Это былъ инженеръ Воробейчикъ, полупомѣшанный изобрѣтатель, который восемь лѣтъ тому назадъ продалъ желѣзнодорожной компаніи за пятьсотъ долларовъ и небольшую ренту новое приспособленіе въ воздушномъ тормазѣ. Исторія Воробейчика была очень проста и вмѣстѣ полна несообразностей. Даже его фамилія была несообразная, русская и вмѣстѣ съ тѣмъ такая, которая ясно обнаруживала его еврейское происхожденіе, ибо истинно русскій человѣкъ можетъ называться Воробушкинъ или, если хотите, Горобчикъ, но никакъ не Воробейчикъ.
Онъ пріѣхалъ въ Америку двадцатилѣтнимъ юношей учиться технологіи и вмѣсто этого угодилъ въ портняжную мастерскую шить рубашки. Этимъ полезнымъ дѣломъ онъ занимался пять лѣтъ по двѣнадцати часовъ въ сутки; по вечерамъ онъ, кромѣ того, читалъ техническія книги, а днемъ, подъ шелестъ полотна и жужжащій стукъ машины, все думалъ, вычислялъ и опять думалъ. Пальцы его, машинально передвигавшіе холстъ, нерѣдко попадали подъ иголку, но онъ не обращалъ на это вниманія и мысленно комбинировалъ свою «идею» со всѣми возможными сочетаніями условій, чтобы опредѣлить ея примѣнимость. Плодомъ этихъ размышленій черезъ пять лѣтъ явился новый тормазъ. Замѣчательно, что за все время Воробейчикъ не сдѣлалъ ни одного опыта и не начертилъ ни одного чертежа. Онъ, впрочемъ, даже не признавалъ необходимость опытовъ и пресерьезно утверждалъ, что у него въ головѣ настоящая мастерская и чертежная.
Желѣзнодорожная компанія сдѣлала на тормазѣ милліоны, а Воробейчикъ сталъ получать двадцать пять долларовъ въ недѣлю, но ему хватало на жизнь, и вмѣсто того, чтобы роптать, онъ немедленно принялся за обработку новыхъ идей. Съ тѣхъ поръ прошло восемь лѣтъ. За это время Воробейчикъ успѣлъ обдумать, составить и даже обезпечить патентомъ цѣлую кучу новыхъ механическихъ изобрѣтеній, главнымъ образомъ, въ области электрическаго движенія. Впрочемъ, сфера его дѣятельности была очень разнообразна и заключала въ себѣ новую пушку, подводную лодку, ротаціонную машину, улучшенную передачу силъ и еще Богъ знаетъ что. Многія изъ его построеній были фантастичны или открывали уже открытую Америку, но иныя, по словамъ спеціалистовъ, имѣли большую цѣнность. Вначалѣ Воробейчикъ попрежнему избѣгалъ опытовъ и продолжалъ составлять, вычислять и разрабатывать свои проекты исключительно въ своей собственной «мастерской». Усиленное напряженіе воображенія не прошло, однако, даромъ. Воробейчикъ сталъ нервнымъ, подозрительнымъ, воображеніе стало играть съ нимъ нехорошія штуки и изъ каждаго чужого, некстати сказаннаго слова создавало цѣлую исторію объ интригахъ и тайныхъ преслѣдованіяхъ.
Къ этому присоединилась неудачная любовная исторія, и Воробейчикъ попалъ въ сумасшедшій домъ. Когда его выпустили оттуда, это былъ конченный человѣкъ. Даже голова его посѣдѣла. Съ тѣхъ поръ Воробейчикъ прекратилъ частныя отношенія съ своими прежними пріятелями. Онъ постоянно обвинялъ ихъ въ интригахъ и предательствахъ и даже пробовалъ жаловаться на нихъ властямъ. Однако, онъ продолжалъ посѣщать празднества и собранія, подобныя нынѣшнему, и никто не имѣлъ духу сдѣлать ему хоть малѣйшее замѣчаніе.