Разговоръ сдѣлался общимъ. Со всѣхъ сторонъ посыпались обвиненія противъ благотворительныхъ реформаторовъ, которые были неспособны воспринять малѣйшую творческую мысль и упорно воспроизводили затхлые буржуазные зады.
Но Бугаевскій не хотѣлъ уступить.
— А вы знаете, сколько народу приходится въ Дантанѣ на квадратную сажень? — восклицалъ онъ задорно. — Даже въ Пекинѣ или Калькутѣ нѣтъ такой скученности. Пройдитесь-ка въ іюньскую ночь по «Свинному рынку». Люди на улицахъ спятъ вповалку, на тротуарѣ ступить негдѣ, на человѣка наступишь. Здѣсь, по крайней мѣрѣ, дышать есть чѣмъ!..
Сами евреи прозвали «Свинымъ рынкомъ» самую грязную часть Дантана — Нью-Іоркскаго нижняго города. Тамъ царила въ полной силѣ нечистоплотность, вывезенная изъ пинскихъ лѣсовъ и литовскихъ мѣстечекъ. Люди жили, ѣли и спали на улицѣ, и только дождь или морозъ загонялъ ихъ на время подъ зловонную и удушливую кровлю.
Адвокатъ Журавскій, высокій и тощій, съ жидкой бородкой и нервнымъ лицомъ, сердито усмѣхнулся.
— Здѣсь, въ Ноксвилѣ, еще можно терпѣть, — сказалъ онъ, — а вы подумайте, что они въ Аргентинѣ сдѣлали!
— Я тамъ не былъ! — уклончиво сказалъ Бугаевскій.
— Вонъ докторъ Борисъ былъ, — сказалъ Журавскій, — спросите его!
Борисъ Харбинъ улучилъ-таки свободную минуту и подошелъ къ столу за своимъ чаемъ. Онъ все-таки не присѣлъ и пилъ чай стоя, ожидая каждую минуту, что его опять позовутъ.
Онъ ничего не отвѣтилъ на вызовъ Журавскаго, но по лицу его прошла тѣнь, и морщина между бровей внезапно стала глубже, какъ будто кто-то подновилъ ее невидимымъ рѣзцомъ.
Борисъ Харбинъ пріѣхалъ въ Америку уже сложившимся человѣкомъ, имѣя за плечами два докторскихъ диплома, берлинскій и московскій, и трехлѣтнюю земскую практику. Онъ увлекся идеей еврейскаго земледѣлія и отправился въ Аргентину, гдѣ устройство новыхъ колоній было въ полномъ разгарѣ. Черезъ полгода онъ уѣхалъ оттуда чуть живой, разбитый физически и нравственно, но съ репутаціей безпокойнаго человѣка, котораго не слѣдуетъ подпускать близко къ общественнымъ дѣламъ. Отъ изнурительной лихорадки, нажитой въ Аргентинѣ, онъ оправился только черезъ годъ, и съ тѣхъ поръ не любилъ вспоминать объ этомъ періодѣ своей жизни.
— Спросите-ка доктора Бориса, что они тамъ дѣлали! — настаивалъ Журавскій.
— Они набрали въ управляющіе всесвѣтныхъ проходимцевъ, которые грабили фонды и проживали ихъ въ Буеносъ-Айресѣ. Колонистовъ они морили голодомъ, а потомъ сочинили еврейскій бунтъ, и согнали дикихъ гаучей усмирять мятежниковъ, били нагайками стариковъ, однимъ словомъ, устроили полный погромъ!..
— Теперь все это уладилось! — сдержанно возразилъ Бугаевскій.
— Господи, какая мука! — вырвалось вдругъ у Верховскаго, который все время сидѣлъ молча и сосредоточенно щипалъ свою рѣдкую бороду.
Это былъ маленькій, тощій, какъ будто не доѣдавшій человѣкъ, съ большимъ носомъ и сѣрыми прыгающими глазами. Въ верхней части лица у него былъ нервный тикъ, и онъ все время подмигивалъ и подергивалъ бровями, какъ будто дѣлалъ знаки какому-то невидимому собесѣднику. Верховскій былъ человѣкъ огромныхъ способностей. Въ особенности была изумительна его память на цифры. Онъ помнилъ точный размѣръ населенія городовъ всего міра, имѣвшихъ болѣе пяти тысячъ жителей. Вмѣстѣ съ тѣмъ это былъ неудачникъ по призванію. Онъ имѣлъ множество спеціальностей, побывалъ докторомъ безъ паціентовъ и адвокатомъ безъ практики, химикомъ, агентомъ по торговлѣ недвижимостью. Въ болѣе тяжелые промежутки онъ разносилъ газеты по квартирамъ, даже торговалъ духами и мыломъ на уличномъ прилавкѣ. Онъ, однако, не особенно унывалъ отъ своихъ неудачъ. Потребности его были ничтожны до смѣшного и, если бы онъ имѣлъ нѣсколько лишнихъ долларовъ въ недѣлю, онъ навѣрное не зналъ бы, что съ ними дѣлать.
Несмотря на свой нервный тикъ, онъ былъ человѣкъ незлобивый и сообщительный. Иногда онъ жаловался, что его память только мѣшаетъ ему, и что голова его совершенно завалена всякимъ нужнымъ и ненужнымъ хламомъ.
Однако, громкое восклицаніе, вырвавшееся у него, какъ неожиданный вопль, произвело впечатлѣніе на всю публику.
— Господи, что такое! — сказалъ толстый Спутниковъ, испуганно поглядывая на маленькаго человѣка съ его неугомонными бровями.
Спутниковъ отличался рѣдкою нѣжностью сердца. Про него разсказывали, что два года тому назадъ, во время праздника федераціи, когда вся Америка изъ конца въ конецъ зажигаетъ костры, мальчишки выпросили у него для всесожженія единственный матрацъ и заставили цѣлую недѣлю спать на голыхъ доскахъ.