– Боюсь, что большую часть жизни меня кормили другие, – засмеялась она, храбро стараясь попасть в тон шуткам Вольфа Ларсена. Но я заметил, что чем больше она смотрела на этого человека, тем больший ужас отражался в ее глазах.
– И верно, кто-нибудь другой стлал вам постель?
– Мне случалось и самой это делать.
– Часто?
Она отрицательно покачала головой.
– А вы знаете, что в Соединенных Штатах делают с такими несчастными, которые, подобно вам, не зарабатывают себе на жизнь?
– Я очень невежественна. Что же делают с ними?
– Сажают их в тюрьму как бродяг. Будь я мистером ван Вейденом, который вечно возился с вопросами справедливости, я спросил бы вас: какое право вы имеете жить ничего не делая?
– Но так как вы не мистер ван Вейден, то я не обязана отвечать, не правда ли?
Она улыбнулась ему своими испуганными глазами, и мне стало больно за нее. Я решил вмешаться и направить разговор по другому руслу.
– Вы заработали хоть доллар собственным трудом? – торжествующе спросил капитан, заранее уверенный в ее ответе.
– Да, заработала, – тихо ответила она, и я чуть не расхохотался, когда увидел, как вытянулось лицо Вольфа Ларсена. – Помню, когда я была девятилетней девочкой, отец как-то раз дал мне доллар за то, что я сидела совершенно смирно пять минут.
Он снисходительно улыбнулся.
– Но это было давно, – продолжала она, – и едва ли вы будете требовать от девятилетней девочки, чтобы она зарабатывала себе на жизнь.
– Но теперь, – продолжала она после небольшой паузы, – я зарабатываю около тысячи восьмисот долларов в год.
Все, словно сговорившись, оторвали глаза от тарелок и уставились на нее. На женщину, зарабатывавшую тысячу восемьсот долларов в год, стоило взглянуть.
Вольф Ларсен не скрывал своего восхищения.
– Жалованье или сдельная работа? – спросил он.
– Сдельная, – с живостью ответила она.
– Тысяча восемьсот, – рассчитывал он. – Это значит, полтораста долларов в месяц. Ну что же, мисс Брюстер! Мы тут на «Призраке» не скупимся. Считайте себя на жалованье все время, пока вы останетесь с нами.
Она ничего не ответила.
– Я забыл спросить, – вкрадчиво продолжал он, – в чем состоит ваше занятие. Какие полезные предметы вы выделываете? Какие вам нужны инструменты и материалы?
– Бумага и чернила! – рассмеялась она. – И, увы, пишущая машинка!
– Так вы – Мод Брюстер! – спокойно и уверенно проговорил я, как будто обвиняя ее в каком-то преступлении.
Она с любопытством взглянула на меня.
– Откуда вы знаете?
– Ведь я не ошибся? – ответил я вопросом.
Она кивнула головой. Теперь пришел черед удивляться Вольфу Ларсену. Это магическое имя ничего не говорило ему. Я был горд тем, что я его знал, и в первый раз за долгое время ясно сознавал свое превосходство над этим человеком.
– Я помню, как я раз писал рецензию на тоненький томик… – начал я, но она перебила меня.
– Вы! Вы…
Она смотрела на меня широко раскрытыми изумленными глазами.
– Гэмфри ван Вейден! – докончила она и со вздохом облегчения добавила: – Я так рада! Я помню вашу статью, – поспешно продолжала она, заметив неловкость своего последнего замечания, – в которой вы слишком польстили мне.
– Ничуть, – галантно возразил я. – Не подрывайте мое реноме критика. Впрочем, все мои коллеги были со мной согласны. Разве Лэнг не причислил ваш «Вынужденный поцелуй» к четырем лучшим сонетам, написанным на английском языке женской рукой?
– Вы очень любезны, – проговорила она.
Изысканность ее слов и манер пробудила в моей душе множество ассоциаций, напомнивших мне о прежней жизни на другой стороне земного шара. Я ощутил острую тоску по родине.
– Итак, вы – Мод Брюстер! – торжественно произнес я, смотря на нее.
– Итак, вы – Гэмфри ван Вейден! – ответила она, глядя на меня с такой же торжественностью и уважением. – Как все это странно! Не должны ли мы ждать от вашего трезвого пера какой-нибудь фантастической морской повести?
– О нет, уверяю вас! Я не собираю материалов, – ответил я. – У меня нет ни способностей, ни склонностей к беллетристике.
– Скажите, почему вы всегда прятались у себя в Калифорнии? – спросила она меня. – Это нелюбезно с вашей стороны. Мы на востоке почти не видели вас.
– Но я раз чуть не встретился с вами в Филадельфии. Вы читали там лекцию о Браунинге. К несчастью, мой поезд опоздал на четыре часа.
За этим разговором мы совершенно забыли, где находимся, и забыли о Вольфе Ларсене, безмолвно внимавшем нашей болтовне. Охотники встали из-за стола и ушли на палубу, а мы все еще сидели и говорили. С нами оставался лишь Вольф Ларсен. Я отметил, что он, откинувшись на стуле, с любопытством прислушивается к языку неведомого ему мира.