Это было волшебство. Я взглянул на Мод Брюстер и понял, что она переживает то же, что и я. Потом перевел взор на Вольфа Ларсена, но тот всецело был поглощен сиюминутной задачей. Он твердо держал колесо, и я чувствовал, что он считает минуты.
– Ступайте и возьмите круто под ветер, но без малейшего шума, – понизив голос, сказал он мне. – Но прежде возьмите марселя на гитовы. Поставьте людей на все шкоты и смотрите, чтобы не скрипели блоки и не было слышно голосов. Ни звука, понимаете, ни звука!
Приказ был выполнен в точности. Едва мы успели повернуть, как туман вдруг поредел. Мы снова вышли на солнечный свет, безбрежное море опять развернулось перед нами до самого горизонта. Но океан был пуст. Разъяренная «Македония» не бороздила его поверхности и не чернила небо своим дымом.
Вольф Ларсен направил шхуну по самому краю полосы тумана. Его план был очевиден. Он вошел в туман с наветренной стороны парохода и, в то время как последний вслепую пробирался сквозь туман, вывел шхуну обратно и теперь намеревался войти в туман с подветренной стороны. Если бы это ему удалось, то его брату было бы найти нас труднее, чем иголку в стоге сена.
Вскоре мы благополучно закончили этот маневр, и в тот миг, когда пелена тумана снова поглощала нас, я готов был поклясться, что вижу смутные очертания судна, выходящего с наветренной стороны. Я быстро взглянул на Вольфа Ларсена. Он кивнул головой. Он тоже заметил «Македонию» – она угадала его маневр и только на миг опоздала предупредить его. Не было сомнений, что мы ускользнули незамеченными.
– Он не может продолжать эту игру, – заметил Вольф Ларсен. – Ему придется вернуться за своими лодками. Поставьте матроса на руль, мистер ван Вейден, пусть покамест держит тот же курс. Поставьте также вахтенных. Сегодня ночью нам отдыхать не придется. Я дал бы пятьсот долларов, – добавил он, – за то, чтобы побыть пять минут на «Македонии» и послушать, как ругается мой брат. А теперь, мистер ван Вейден, – сказал он мне, когда его сменили у руля, – мы должны принять наших гостей. Поставьте охотникам побольше виски и несколько бутылок пошлите на бак. Держу пари, что завтра все они до единого будут спокойно охотиться с Вольфом Ларсеном, как раньше охотились со Смертью-Ларсеном.
– Но не убегут ли они, как Уэйнрайт? – спросил я.
Он хитро усмехнулся.
– Не убегут, потому что этого не допустят наши старые охотники. Я обещал им по доллару с каждой шкуры, добытой новыми. Их сегодняшние старания наполовину объясняются этим. О нет, они не дадут им убежать! А теперь пойдите в лазарет, там, вероятно, вас ждет много пациентов.
Глава XXVI
Вольф Ларсен освободил меня от обязанности раздавать виски и занялся этим сам. Когда я возился на баке с новой партией раненых, там уже начали появляться бутылки. Мне случалось видеть, как пьют в клубе виски с содой. Но там пили совсем иначе. Матросы же пили из чашек и кружек, а то и прямо из бутылок, огромными глотками; уже от одного такого глотка можно было охмелеть, но они не довольствовались одним или двумя. Они все пили и пили, все новые бутылки появлялись на баке, и не было этому конца.
Пили все. Пили раненые. Пил помогавший мне Уфти-Уфти. Воздерживался один Луи, он только осторожно мочил губы в водке, хотя в шумной веселости не уступал другим. Это была настоящая оргия. Они галдели, обмениваясь впечатлениями дня, спорили о подробностях сражения и братались, забыв о недавней вражде. Пленники и победители икали друг у друга на плече и клялись в вечной дружбе и уважении. Они оплакивали невзгоды, перенесенные ими в прошлом и ожидающие их в будущем, под железным управлением Вольфа Ларсена. И все проклинали его и рассказывали ужасы о его жестокости.
Это было странное и жуткое зрелище. Тесная каюта с койками по стенам, качающийся пол, тусклое освещение, колеблющиеся тени, то короткие, то чудовищно удлиняющиеся; воздух, тяжелый от дыма, запаха человеческих тел и йодоформа, и разгоряченные лица людей, или, скорее, как я назвал бы их, полулюдей. Уфти-Уфти, державший в руках конец бинта, блестящими, бархатными, как у оленя, глазами смотрел на эту картину, и я знал, что, несмотря на всю мягкость и женственность его лица и фигуры, в нем таится жестокая душа дикаря. Запомнилось мне также мальчишеское лицо Гаррисона, когда-то добродушное, но теперь искаженное злобой; он горячо рассказывал пленникам, на какой дьявольский корабль они попали, и призывал проклятия на голову Вольфа Ларсена.
Имя Вольфа Ларсена было у всех на устах – Вольфа Ларсена, поработителя и мучителя, Цирцеи в мужском образе, превратившего их всех в свиней. Они пресмыкались перед ним и роптали лишь в пьяном виде. «Неужели я тоже одна из его свиней? – подумал я. – А Мод Брюстер? Нет!» Я гневно заскрежетал зубами. Матрос, которого я перевязывал, вздрогнул, а Уфти-Уфти с любопытством взглянул на меня. Я почувствовал в себе внезапный прилив сил. Моя любовь превращала меня в богатыря. Я ничего не боялся. Я готов был пробиться сквозь все опасности вопреки воле Вольфа Ларсена и тридцати пяти годам затворничества. Все кончится хорошо. Я позабочусь об этом. С новой бодростью и сознанием силы я вышел из этого ревущего ада и поднялся на палубу. Белесый туман скользил сквозь тьму, воздух был чист и спокоен.