Выбрать главу
Но вскорости мы на Луну полетим, — И что нам с Америкой драться: Левую — нам, правую — им, А остальное — китайцам.

1965

* * *
В тюрьме Таганской нас стало мало — Вести по-бабски нам не пристало.
Дежурный по предбаннику Все бьет — хоть землю с мелом ешь, — И я сказал охраннику: «Ну что ж ты, сука, делаешь?!»
В тюрьме Таганской легавых нету, — Но есть такие — не взвидишь свету!
И я вчера напарнику, Который всем нам вслух читал, Как будто бы охраннику, Сказал, что он легавым стал.
В тюрьме Таганской бывает хуже, — Там каждый — волком, никто не дружит.
Вчера я подстаканником По темечку по белому Употребил охранника: Ну что он, сука, делает?!

1965

* * *
Она на двор — он со двора, — Такая уж любовь у них. А он работает с утра, Всегда с утра работает.
Ее и знать никто не знал, А он считал пропащею, А он носился и страдал Идеею навязчивой:
У ней отец — полковником, А у него — пожарником, — Он, в общем, ей не ровня был, Но вел себя охальником.
Роман случился просто так, Роман так странно начался: Он предложил ей четвертак — Она давай артачиться…
А черный дым все шел и шел, А черный дым взвивался вверх… И так им было хорошо — Любить ее он клялся век.
А клены длинные росли — Считались колокольнями, — А люди шли, а люди шли, Путями шли окольными…
Какие странные дела У нас в России лепятся! А как она ему дала, Расскажут — не поверится…
А после дела темного, А после дела крупного Искал места укромные, Искал места уютные.
И если б наша власть была Для нас для всех понятная, То счастие б она нашла, — А нынче жизнь — проклятая!..

<1965 или 1966>

ПЕСНЯ О СУМАСШЕДШЕМ ДОМЕ

Сказал себе я: брось писать, — но руки сами просятся. Ох, мама моя рóдная, друзья любимые! Лежу в палате — кóсятся, не сплю: боюсь — набросятся, — Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.
Бывают психи разные — не буйные, но грязные, — Их лечат, мóрят голодом, их санитары бьют. И вот что удивительно: все ходят без смирительных И то, что мне приносится, всё психи эти жрут.
Куда там Достоевскому с «Записками» известными, — Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы! И рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую, — Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.
Вот это мýка, — плюй на них! — они ж ведь, суки, буйные: Всё норовят меня лизнуть, — ей-богу, нету сил! Вчера в палате номер семь один свихнулся насовсем — Кричал: «Даешь Америку!» — и санитаров бил.
Я не желаю славы, и пока я в полном здравии — Рассудок не померк еще, но это впереди, — Вот главврачиха — женщина — пусть тихо, но помешана, — Я говорю: «Сойду с ума!» — она мне: «Подожди!»
Я жду, но чувствую — уже хожу по лезвию ноже: Забыл алфáвит, падежей припомнил только два… И я прошу моих друзья, чтоб кто бы их бы ни был я, Забрать его, ему, меня отсюдова!

Зима 1965/66

ПРО ЧЕРТА

У меня запой от одиночества — По ночам я слышу голоса… Слышу — вдруг зовут меня по отчеству, — Глянул — черт, — вот это чудеса! Черт мне корчил рожи и моргал, — А я ему тихонечко сказал:
«Я, брат, коньяком напился вот уж как! Ну, ты, наверно, пьешь денатурат… Слушай, черт-чертяка-чертик-чертушка, Сядь со мной — я очень буду рад… Да неужели, черт возьми, ты трус?! Слезь с плеча, а то перекрещусь!»