Любимое произведение отца, заученное С. Н. Толстым в пятилетием возрасте, скорее бессознательно, как молитвы, которые он, не задумываясь, повторял за взрослыми, оставило тогда в нем неизгладимый след, и осмысление им здесь стержневых слов поэмы: «Я царь — я раб — я червь — я Бог!» вылилось в сформировавшуюся окончательно собственную философскую концепцию С. Н. Толстого, которую его же словами о державинской оде можно назвать «миросозерцанием, и молитвой, и космогонией»: «Царь — когда мною написаны строки, подобные этим, раб — когда гордо отказываюсь, как от унизительного рабства, идти за сказавшим „иго мое благо и бремя мое легко есть“, во имя того, чтобы стать рабом самого себя… что действительно низко и отвратительно… Червь — когда клевещу на Тебя во мне, вместе с Марксом и материалистами, когда прислушиваюсь с доверием к нигилистическому бреду семантических проводников, Бог — когда Ты во мне и я в Тебе как частица Твоего света, Твоего милосердия, когда Ты действуешь мною и через меня, и Твой огонь горит, Твой свет светит во мне…»
Литературно-философским эссе «О самом главном» и повестью «Осужденный жить» С. Н. Толстой почти завершает первый (который можно условно назвать биографическим) период творчества, длившийся двадцать лет, с 1930 по 1950 год. Обе вещи этапные: в одной он выполнил долг перед отцом, увековечив его память и память предков, в другом — окончательно принял его завет считать религию основополагающей для человека, доказательно исправив ошибки своей рано и неверно, под влиянием трагических обстоятельств, сформировавшейся религиозно-философской концепции и внеся принципиальные изменения в свою искаженную детскую позицию. Созданные в эти годы три поэмы — «Сон спящей царевны», «Седьмая жена Синей бороды» и «Метемпсихоза» (вместо анкеты) — можно считать последними поэтическими биографическими произведениями, заканчивающими первый период его творчества. Третья поэма написана в июне 1950 года (т. е. когда была дописана последняя глава повести «Осужденный жить») и заканчивается словами, которые звучат как молитва: если так все было у него нескладно в жизни, то пусть хотя бы его творчество не пропадет, и тогда он будет считать, что жизнь прожита не зря, даже если бы она сейчас внезапно оборвалась:
Эти строки поэмы говорят о том, что свою основную жизненную задачу С. Н. Толстой считал выполненной, хотя планов на дальнейшее было очень много. Прежде всего, это, конечно, незаконченная книга о Хлебникове, затем работы о русской литературе, которые были пока в многочисленных набросках, переводы. Знакомый с зимы 1945–46 годов со знаменитым литературоведом Д. С. Дарским, С. Н. Толстой нашел в нем и большого друга, и уникального человека из мира большой литературы, чудом уцелевшего, как и он, в системе. С ним он всегда мог обсудить все волнующие его проблемы. Они вместе пишут пьесу «Пушкин в Одессе» (стихи Толстого, а литературоведческая версия Дарского), о малоизвестном тогда в литературе одесском периоде творчества Пушкина. Пьеса была написана в 1949 году, в год празднования 150-летия со дня рождения поэта. История ее создания такова: на сцене Малого театра шла сочиненная по заказу властей (в духе времени) пьеса К. Г. Паустовского с аналогичным названием. Она казалась им настолько неудачной, со всех точек зрения, что С. Н. Толстой написал на нее пародию, а в результате у них родилась идея написать настоящую пьесу.
После 1953 года, когда страной какой-то вздох облегчения был сделан, С. Н. Толстой навсегда распрощался с инженерией и начал работать в «нецентральном» советско-китайском журнале «Дружба». Он написал два эссе о Никите Бичурине: «Злосчастный монах» и «Монах Иакинф», где дал авторскую интерпретацию исторического факта знакомства Бичурина с А. С. Пушкиным.
К середине 50-х годов С. Н. Толстой имел уже достаточный опыт в поэтических переводах: Превер, Рэмбо, Л. де Лилль, Ренье, Ронсар, Моргенштерн и другие, — и, как говорилось выше, сделал первую пробу в прозаическом переводе рассказов о животных «Мои живые трофеи» непрофессионального писателя Фрэнка Бука, необыкновенно смелого человека, известного на весь мир ловца экзотических зверей для зоопарков.
Выбор ее для перевода был не случаен: Сергей Николаевич с детства очень любил животных — лошадей, кошек, собак, но больше всего, как и его отец, птиц. Он мог часами наблюдать за ними, часто ходил в зоопарк, даже в преклонном возрасте. Недаром зоопарк так часто встречается в его работах. Любовь к птицам импонировала ему и у Хлебникова. Птицы в его произведениях — неотъемлемая составляющая живого мира природы, в котором С. Н. Толстой улавливает малейшие оттенки; любой эпизод сопровождается природной окрашенностью и очень часто — обилием теплых солнечных лучей. Все поэтические картины у С. Н. Толстого необыкновенно живы и колоритны, что бы он ни описывал: зимнюю вечернюю Москву под «отечной луной», когда снег хрустит под ногами движущихся людей, «тень <которых> причудливо удлинена», или месяц, «бледный и сквозной», который «взлетает», «дыша голубизной», или «солнца виноградные кисти». Надо отметить, что предпочтение он все же отдает осени, с ее «солнечным крапом» или с «чавкающей глиной».